Многократные угрозы жестокой смерти также наполняли пребывание в плену Сафонова и Клемента, двух офицеров корвета «Флора», потерпевшего кораблекрушение у албанского берега в январе 1807 года. Вскоре после того как они добрались до берега, российские моряки были захвачены в плен прибрежными албанцами, промышлявшими провоцированием кораблекрушений и разграблением судов. В течение нескольких дней российские пленники были вынуждены слушать рассказы пленного греческого капитана о жестокостях албанцев и созерцать отрубленные головы, которые им ежедневно показывали албанцы для устрашения
[271]. Отрубленные головы преследовали российских военнопленных и на протяжении их последующего перехода черед Албанию и Румелию. На пути в Константинополь они могли наблюдать казнь участников сербского восстания, которое началось несколькими годами ранее под руководством Георгия Петровича. Согласно Клементу, османы сознательно проводили российских пленников через места, где они становились свидетелями «разных жестокостей, производимых над христианами», так что автор и его товарищи по несчастью «ежечасно ожидали гибели»
[272]. Как и Левашев четырьмя десятилетиями ранее, команда «Флоры» попала в плен в тот момент, когда Порта мобилизовалась на войну с Россией и когда публичные казни и провод российских пленников должны были способствовать вступлению волонтеров в армию великого визиря.
На пути в османскую столицу пленников ожидал грубый прием в каждом мусульманском городе. Согласно Сафонову, жители Эль Бассана встретили их «с большим руганием и побоями», а затем собрались толпами, чтобы посмотреть на российских пленников «словно на чудо» и тем «беспокоили [их] мучительно»
[273]. То же самое повторилось и в Монастире, где многочисленные мусульманские жители бросали в пленников проклятия, камни и комья грязи. Помещенные в «предурную квартиру», пленники стали бы жертвами постоянных издевательств со стороны толпы, если бы не престарелый турок, который пожалел их и отогнал донимающих
[274]. В другом местечке разозленные жители напали на врача «Флоры», чью большую треугольную шляпу они, по-видимому, нашли провокационной. Испуганный мул врача пустился вскачь, но толпа настигла его и избила несчастного медика до полусмерти, угрожая сделать то же и с другими пленниками, которые посмели вмешаться
[275]. Во время входа пленников в Константинополь жители столицы смеялись над пленниками, плевали им в лица и били палками
[276]. Даже в константинопольской тюрьме пленники не чувствовали себя в полной безопасности от фанатичных толп. Вскоре после их прибытия в османскую столицу восстание традиционалистов заставило Сафонова и его товарищей опасаться, что «бунтовщики, восставшие против всего европейского, вломятся к [ним] в тюрьму и перерубят [их] всех»
[277].
В сравнении с описаниями Левашева, Сафонова и Клемента, рассказы Розальон-Сошальского и Дюгамеля представляли столкновения пленников с османскими мусульманами в гораздо менее драматических тонах. В отличие от предыдущих трех авторов, эти двое оказались пленниками в 1828–1829 годах, после того как Османская империя окончательно вступила на путь вестернизирующих реформ под руководством Махмуда II. Эти политические перемены проявились среди прочего в более гуманном обращении османских властей с военнопленными. В результате плен Розальон-Сошальского и его товарищей оказался менее тягостным, чем неволя Сафонова и Клемента. Тем не менее Розальон-Сошальский все еще мог наблюдать проявления традиционалистских отношений к пленникам по мере того, как он и его товарищи проходили через оживленные улицы Сливно и Константинополя. В обоих случаях мужчины-мусульмане оставалась сдержанны, «но [дети] и женщины делали разные кривлянья, плевали, бросали камни, бранили и проклинали нас». По словам Розальон-Сошальского, «[глаза] молодых турчанок сверкали ненавистью из-за покрывал, старухи поднимали к небу руки и глаза, из которых лились слезы озлобления, и молили о даровании им радости видеть пленниками всех Русских»
[278]. В свою очередь, Дюгамель, остававшийся в Шумле на протяжении всего периода своего плена, редко выходил на улицу, «не желая подвергаться оскорблениям жителей»
[279].
Левашев, Сафонов, Клемент и Розальон-Сошальский не только поведали своим читателям о собственном опыте османского плена, но и были свидетелями того, что происходило с другими российскими пленниками, которых они встречали на своем пути. Во всех четырех случаях участь других была более жестокой, чем рассказчиков. Так, Левашев упоминает несколько партий российских военнопленных, которых пригоняли в лагерь великого визиря и там обезглавливали. Левашев указывал на примеры подобного в войнах Османов с Габсбургами, когда визири приказывали строить пирамиды из двухсот или трехсот голов каждая «во увеселение кровожаждущих зрителей»
[280]. Особенно душераздирающим было описание Левашевым османского обращения с крестьянами из польской Украины. По его свидетельству, матерей и детей продавали по отдельности, «причем жестокосердные зрители не являли не токмо к ним ни малейшей жалости, но смеялись и ругались еще более над ними». Этот эпизод убеждал Левашева, что «Агаряне весьма еще далеки от благонравия и возбуждаемых оным чувств сострадания к страждущему человечеству»
[281]. В описании российского дипломата даже обращение жителей Османской империи с животными свидетельствовало об их бесчеловечности. Всадник, убивший споткнувшуюся лошадь, заставлял Левашева опасаться за свою жизнь не меньше, чем османские солдаты, которые добивали раненых русских военнопленных
[282].
Хотя Левашев жаловался на запугивание со стороны турок, он как представитель страны, с которой воевала Османская империя, тем не менее был в большей безопасности, чем те пленные российские офицеры, которых перегоняли с театра военных действий в столицу. На пути в Константинополь моряки «Флоры» боялись заболеть и разделить участь одного из своих товарищей, который стал слишком слаб, чтобы идти дальше, и был убит конвойными. По свидетельству Клемента, один из конвойных отрубил моряку голову, а другие попробовали сабельные удары на мертвом теле, после чего наткнули отрубленную голову на пику и понесли впереди каравана пленников
[283]. Когда партия русских пленных, в которой находился Розальон-Сошальский, отправлялась из Шумлы в Константинополь, она повстречала на своем пути обезглавленное тело офицера, который, по словам чауша, тоже был слишком слаб, чтобы идти, и был убит конвойными. У Розальона-Сошальского не было сомнений в том, что конвоиры также перебили бы его и товарищей, если бы их конвой случайно наткнулся на российский отряд
[284].
