Среди российских авторов первоначально не было единогласия по поводу попыток Махмуда II преобразовать Османскую империю и воспроизвести европейские институты и практики. В целом сочувственная оценка реформ была сделана О. И. Сенковским, пользовавшимся широкой популярностью в качестве редактора «Библиотеки для чтения», самого читаемого российского «толстого журнала» конца 1830-х и начала 1840-х годов. Критически отзываясь о западноевропейских путешествиях на Восток, Сенковский одновременно хвалил уничтожение Махмудом II янычаров, которые «и в мирное время всегда были первые к возмущению, всегда первые останавливали действие правительства»
[582]. По мнению российского востоковеда, «народ с ненавистью произнес смертный приговор над этой жестокой ратью, а султан только исполнил его»
[583]. Сенковский даже воспроизвел официальный османский довод, согласно которому «Греция поднялась в духе тех же преобразований которые представлялись уже уму Султана Махмуда». С этой точки зрения последовавшее в конце концов отпадение Греции объяснялось «гибельным владычеством янычар», сохранявшимся до 1826 года
[584]. Сенковский также хвалил султана за уничтожение деребеев, «многие из которых успели прибрать к рукам выгодные привилегии и сделать должность свою наследственной». Положив конец злоупотреблениям деребеев, османское правительство «показало только намерение возвратиться к прежним основам народного правления»
[585]. Сенковский отмечал, что отсутствие аристократических родов и социальных классов делало османское общество более податливым и предоставляло реформатору свободу действий. Единственная опасность в этой ситуации заключалась в том, «чтобы слишком короткая дружба с Европейскими системами не изменила их характера и духа народного»
[586].
Сочувственное отношение к реформам Махмуда II характеризовало и российского консула в Сирии и Палестине К. М. Базили. По его мнению, «[в] наши дни совершился огромнейший переворот в соседней с нами великой империи; Монарх с железной волей усиленно стряхивает предрассудки закоптелые на преждевременно устарелой его монархии и жадно ищет ей элементов новой жизни в преобразованиях»
[587]. Автор сравнивал султана с Самсоном, который стремился разрушить «целое здание народных поверий», невзирая на риск оказаться погребенным под его обломками. Оставляя деяния Махмуда II на суд истории, Базили тем не менее положительно оценивал личные качества султана, такие как «сила воли, самоотвержение и благородство намерений»
[588]. Описание российским консулом титанической борьбы Махмуда II с традиционализмом не могло не напомнить его читателям о Петре Великом. Уничтожение янычаров в 1826 году, открывшее, по словам Базили, путь к народному процветанию, действительно сильно напоминало подавление стрелецкого бунта царем-реформатором.
В ретроспективном обзоре правления Махмуда II, составленном через несколько лет после его смерти в 1839 году, автор богато иллюстрированного двухтомника «Константинополь и турки» (1841–1843) отмечал, что превращение Османской империи в европейскую державу было главной целью покойного султана. Эту цель он преследовал в своих указах об организации, униформе и обучении армии, принятии на службу иностранных офицеров, художников и ремесленников, отмене бесполезных придворных рангов, об изменении самого образа жизни, отмене восточной роскоши, создании фабрик, колледжей, печатен, построении новых зданий, преодолевая невежество среди населения и способствуя распространению полезной информации
[589]. Не вынося оценок политике Махмуда II, автор тем не менее проводил параллель между нею и преобразованиями Петра Великого, отмечая, что покойному султану особенно нравилось, когда его сравнивали с царем-реформатором
[590].
Эта параллель была очевидна не только западноевропейским или российским наблюдателям. Есть основания полагать, что османы сами рассматривали Россию в качестве примера для подражания. «Трактат о тактике» Ибрагима Мютеферрики был, быть может, гласом вопиющего в пустыне в момент его написания в середине XVIII столетия, однако к 1830 году у султана не было другого выбора, кроме как учиться у исторического соперника. Российские путешественники, посещавшие Константинополь, знали это и не стеснялись льстить османам в расчете на любезности с их стороны, оставляя критические замечания для своих сочинений. Для того чтобы добиться аудиенции у османского султана и тем самым удовлетворить свое любопытство, Н. С. Всеволожский сообщил высокопоставленному османскому чиновнику, что главной целью его прибытия в османскую столицу было «видеть великого государя, преобразователя своего народа, следующего примеру нашего Великого Петра», после чего Всеволожский сразу же был принят Махмудом II
[591]. Этот анекдот демонстрирует, насколько имитация европейских моделей стала структурировать российско-османские контакты в этот период. В результате критика подобной имитации стала важной стратегией ориентализации Османской империи в российских описаниях середины XIX столетия
[592].
