Когда первый рабочий день близился к завершению, Мара и сама была готова оторвать голову каждому, кто заглянет в класс с очередной просьбой. Теперь Вукович предстала перед ней образцом и самообладания: она кропотливо, ячейку за ячейкой стирала и снова заполняла таблицу на доске. Идеального расписания, подходящего всем, просто не существовало в природе, но хорватка упорно пыталась его создать. От бесконечных перестановок Маре хотелось заорать, порвать к чертям все бумажки и выйти из класса через окно.
— Принеси мне кофе. Большую кружку, две ложки сахара, — снисходительно обратилась к подопечной Вукович, заметив, как та с безумным взглядом грызет ногти. — Я бы и сама сходила, но ведь ты опять решишь, что я хочу тебя отравить.
Мара закатила глаза. Что ж, справедливо, сама нарвалась.
— И не отходи от кружки, — Вукович саркастически усмехнулась. — Синьора Коломбо недавно травила тараканов, вдруг у нее остался яд? Мы все в опасности.
Завуч не была исключением: Мару не подкалывал только ленивый. То в столовой какой-нибудь шутник изображал страшное отравление, то Коломбо выдавала что- то вроде «Хочешь, я сначала попробую твою порцию сама?» или «Уберите посуду, чтобы мисс Корсакофф было удобнее прыгать по столам».
Один парень даже пытался пошутить над Джо. Что между ними случилось после, доподлинно никто так и не узнал, но парень потом нервно вздрагивал при виде индейца, а желающих приколоться поубавилось.
Через неделю после солнцестояния мисс Вукович позвала Мару с собой в кабинет Эдлунда. Тот куда-то отлучился, и хорватка преспокойно достала из кармана ключ и отперла кабинет.
— Он должен был подписать и оставить смету на питание. Ты ищи на столе, а я — в тумбе.
— А он не будет возражать? — неуверенно спросила Мара, припоминая, как пряталась под этим самым столом.
— Нет, конечно. Он даже не заметит. И потом он вечно забывает передать мне документы, приходится искать самой. Только вот каждый раз это превращается в охоту за кладом… — и Вукович яростно зашелестела бумагами.
Мара окончательно убедилась, что зря подозревала свою опекуншу в чем бы то ни было. Наверняка, та и в прошлый раз наведывалась сюда легально. Эдлунда заботили лишь его лаборатория и тренировки со студентами. Документы и прочие формальности занимали лишь крошеный уголок на задворках его сознания. Вот и теперь смету пришлось искать добрых полчаса: профессор забыл ее между страницами второго тома «Репродуктологии солнцерожденных».
Мара не раз слышала, как ее опекуншу по телефону отчитывали представители Совета, потому что Эдлунд в который раз забыл подписать и выслать им какую-нибудь бумажку. А она все равно находила в себе силы с улыбкой здороваться с ним по утрам.
Полное разочарование в собственных детективных навыках и гора учебы, свалившаяся на студентов, отодвинули расследование на задний план. Список предметов для первокурсников был внушительным:
Латынь
Общая биология
Основы генетики солнцерожденных
Введение в физиологию трансформаций
Астрономия
Древняя история солнцерожденных
Солнцерожденные в мифологии народов мира
Введение в международное право солнцерожденных
Основы безопасности трансформаций
Помимо этого существовали факультативы по иностранным языкам. Каждый студент должен был в течение года изучить не меньше трех. Брин решила взять самые трудные, чтобы на старших курсах освободить время для подготовки к диплому: арабский, иврит и хинди. Мара, напуганная обилием дисциплин и толстыми фолиантами учебников, выбрала языки попроще: испанский, французский и немецкий. Врожденная способность перевертышей к языкам сильно выручала, и уже через месяц она смогла сносно общаться с преподавателями.
А вот другие уроки заставляли ее попотеть. Хуже всего обстояли дела с практическими занятиями: у зимних их вел британский профессор Найджел Смеартон. Увидев его впервые, Мара обрадовалась. Это был полноватый седовласый мужчина с вечно лукавым прищуром, будто услышал смешную шутку. Он носил очки, уютную твидовую жилетку и казался добрым дедушкой, к которому хотелось сесть на коленку и послушать волшебную сказку.
Однако к сказкам профессор Смеартон расположен не был. Со своей неизменно ласковой улыбкой он предпочитал говорить гадости, причем Мару он почему-то сразу особенно невзлюбил, и именно она стала постоянной мишенью для его презрительных острот.
— А вот и наша легенда! — провозгласил он, увидев ее фамилию на первой же перекличке. — Возможно, мисс Корсакофф и вовсе не стоит посещать мои занятия, раз она с первого раза осилила полную трансформацию? Такой мощный дар и недюжинная смелость! Вас ждет большое будущее.
На свою беду, Мара не сразу распознала сарказм.
— Думаю, вам не составит труда продемонстрировать нам частичную трансформацию, — продолжал Смеартон, весело глядя на нее поверх очков. — Цвет волос, скажем. Смелее, смелее, выходите к доске. Какого цвета волосы у вашей матери?
— Рыжие.
— Хорошо, мисс Корсакофф. Мы ждем.
Мара стояла перед группой учеников, как корова на городской площади. Ничего не понимая и не зная, что делать. Она не имела ни малейшего представления, как перевоплощаться, потому что в первый раз все случилось спонтанно. И Мара просто напряглась изо всех сил, сосредоточилась, сжав кулаки и повторяя про себя: «Рыжие волосы, рыжие волосы, рыжие волосы…»
— Если Вам надо в дамскую комнату, так и скажите, — ехидно заметил Смеартон. — Не стоит так тужиться на людях.
Аудитория взорвалась хохотом. Громче всех смеялись Сара Уортингтон и ее подружки.
— Пройдите на свое место, Корсакофф, — Смеартон ни на секунду не переставал дружелюбно улыбаться. — Этот случай доказывает нам, что изначальные способности, слава и личные симпатии руководства еще не делают из вас талантливых перевертышей. Кто-нибудь может показать мне смену цвета волос? Мисс Уортингтон? Пожалуйста, прошу вас.
Кто бы сомневался! Сара вышла к доске, поправила свою идеально отглаженную юбку и распустила волосы. Потом прикрыла глаза, и в мгновение от корней к кончикам разлился более темный оттенок.
— Другое дело! — Смеартон даже хлопнул в ладоши. — И очень элегантно. Из вас может выйти что-то стоящее при должном усердии, мисс Уортингтон.
Сара самодовольно изогнула бровь и, смерив Мару взглядом победителя, вернулась на свое место.
Но были и учителя приятнее. Древнюю историю преподавала Медеа Дзагликашвили, полная грузинка с зычным и тягучим голосом, которая не гнушалась обращаться к Маре на русском при всем потоке и ласково называла ее Тамрико. Правда, вся ее нежность сводилась на нет обилием конспектов, которые она задавала. А поскольку Мара не хотела терять расположение этой милейшей женщины, то вкалывала в библиотеке до посинения.
