— Вчера она подралась с одним из своих друзей. Между тем как мальчик недавно вышел из больницы…
Я медленно повернулась к сестре, но Танни только независимо пожала плечами. Лицо ее приобрело то упрямое выражение, которое возникало всякий раз, когда она собиралась защищаться до последнего. Я называла это «последняя оборона»: даже броня из суперпрочного сплава не шла ни в какое сравнение с кроткой девичьей силой.
— Этот молодой человек опять оказался в больнице, потому что она поставила ему подножку, взяла за волосы и несколько раз ударила лбом о стену.
— Танни, — прошипела я, — ничего не хочешь сказать?
— Этот набл пожаловался на Марра! — Она вскочила, сверкнув глазами. Принялась теребить волосы, что означало только одно: сейчас дадут первый залп и это никому не понравится. — Хотя сам треснулся головой в своем сортире, когда не мог проблеваться. Ну вот я ему и показала, что бывает, когда случается настоящее сотрясение мозга.
— Танни!
— Танни Ладэ, немедленно сядьте! — Ноздри директрисы раздувались.
— Да ладно! Вы все равно запишете меня в виноватые, что бы ни случилось. Даже если бы меня возили лицом по полу эти ваши элитные ларрки, вы бы отвернулись и не заметили! Потому что такие, как мы, для вас отбросы общества, а им вы готовы задницу лизать! Им и их родне! И вам по большому счету положить на Грэнса, вас так раскозявило, потому что я могу постоять за себя перед этой доморощенной элитной кодлой!
Глядя, как лицо Мильмены Броджек стремительно багровеет, я попыталась схватить Танни за руку, но та вырвалась и вылетела из кабинета. Дверь хлопнула так, что у меня зазвенело в ушах, я же начала потихоньку продвигаться в сторону портрета отца-основателя. Так, на всякий случай. Директриса тоже поднялась — с по-прежнему раздутыми ноздрями, бровями, сведенными над тонкой переносицей, и поджатыми губами. Ее сухие тонкие руки напоминали птичьи лапки, а ногти-стилеты — когти.
— Вы сами прекрасно видите, эсса Ладэ. Девочка неуправляема.
— Она… У нее сейчас очень сложный период. Но я делаю все, чтобы…
— Недостаточно делаете, эсса Ладэ. Хотите мое мнение? Вы взвалили на себя непосильную ношу. Сколько вам лет? Двадцать три? Танни пятнадцать. Неудивительно, что она не признает вашего авторитета. Вы для нее скорее подружка, нежели чем старшая сестра.
Нет, я не хочу вашего мнения. Да, я знаю, что все примерно так и обстоит. Но Танни меня любит, а я люблю ее. И я верю, что у нас все получится. Просто нужно преодолеть этот переходный возраст, а еще ее боль по поводу того, что отец сбежал к другой женщине. Не так просто это сделать.
— Я сделаю все, чтобы такое больше не повторилось, эсстерда Броджек. Поверьте.
— Насколько я знаю, отец девочки неоднократно пытался с ней пообщаться. Но отказывается с вашей легкой руки.
— Неправда! — Я обернулась и посмотрела в блеклые водянистые глаза с шарами зрачков, раздутыми так, словно вот-вот лопнут. — Я была бы очень рада, если бы Танни с отцом нашли общий язык, но…
— Но ей проще жить с вами. Проще, потому что у вас нет времени заниматься сестрой и что-то ей запрещать. Насколько я понимаю, девочка круглосуточно предоставлена сама себе, пока вы… поете.
Последнее она произнесла так, словно я была представительницей самой древней профессии, призвание к которой в себе открыла, едва сказала первое слово. Возможно, дело было в макияже, а может быть, в платье с достаточно глубоким декольте или в дорогом пальто, на которое с восхищением смотрела секретарь эсстерды Броджек, вешая его на плечики.
Я уже почти добралась до отца-основателя, застывшего на равнодушной серо-голубой стене. Сейчас мне отчаянно захотелось вытащить резинку прямо на глазах директрисы, а после впечатать ей в лоб. Но это никак не вязалось с тем, что я собиралась говорить Танни по дороге домой: нельзя все время решать проблемы по принципу «лоб — стена» или «лоб — рука». Нельзя! Даже если очень хочется. Даже если некоторые ведут себя как последние ларрки.
— Я встречаю Танни из школы, — сказала спокойно, — если ее не задерживают после уроков или не назначают дополнительных занятий. Мы обедаем вместе, а вечерами я всегда дома и мы с ней…
— Вы ей не подружка, эсса Ладэ. — Голос директрисы по-прежнему сочился язвительностью. — Вы взяли на себя воспитание ребенка, едва минув порог совершеннолетия. Танни — девочка с уже состоявшимся характером, который сейчас нужно старательно корректировать. Поведение подростков не поддается никакому описанию, когда они чувствуют слабину. Насколько я знаю, вы оплатили ей факультатив по рисованию.
— Танни нравится рисовать.
— Вот именно! И вы даете ей все, что ей нравится. Вместо того чтобы оплатить углубленное изучение математического курса, потому что ее успеваемость оставляет желать лучшего.
— Ох, всегда любила гратхэнд!
Директриса глянула в окно, и я быстро вытащила из отца-основателя резинку. Зажала ее в кулаке и сделала вид, что увлечена игрой. Ребята в разноцветной форме на размеченном восьмиугольном поле замерли, ожидая команды. Руки их чуть подрагивали на рулях хтайсов — воздухоходов с подставками для ног и простой системой управления. Восемь сеток для забрасывания мяча, две ведущие команды, остальные шесть подзащитные. Три на три. Пропустить мяч в свою сетку означало потерять очки, пропустить мяч в сетки подзащитных — значит, проиграть. В общем, достаточно весело и развивает командный дух.
— В нашей школе лучшая сборная! — не без гордости сказала эсстерда Броджек.
По электронному табло пробежала золотистая змейка, и ребята сорвались с места к вожделенному мячу. Двигаться нужно было строго внутри разметки, не выходя за нее, что осложняло задачу. У кого-то край хтайса вышел за белую линию, и судья тут же указал ему в сторону. Парень снизил скорость и сдвинулся за черту.
— Это заметно, — сказала я, понимая, что нащупала слабое место. — Какой потрясающий антарскорт!
Директриса просияла. Правда, тут же снова поджала губы.
— Я знаю, что вы стараетесь, эсса Ладэ. Но вынуждена сообщить, что Танни на неделю отстранена от занятий без сохранения средств на платных факультативах. Это первое. И второе… если что-то подобное повторится, я вынуждена буду поднять вопрос о том, как вы справляетесь со своими опекунскими обязанностями. Родной отец Танни, эсстерд Барт, сейчас женат и счастлив в браке. Как мне кажется, двое взрослых людей — лучшая семья для такого ребенка, как Танни. Заметьте, я говорю «лучшая», потому что искренне забочусь о ее будущем.
— Ну разумеется.
Осталось только выяснить, как Танни относится к появлению в жизни отца другой женщины и будет ли их брак по-прежнему счастливым, если в него вписать Танни.
— Рада, что мы друг друга поняли, эсса Ладэ. Всего доброго.
— И вам доброго дня.
Тонкие губы на узеньком лице растянулись в подобие улыбки.
