По мнению П. Джонсона, попытку путча, вопреки общепринятому толкованию ее как пронацистской, следует рассматривать в свете интересов советской политики265. Ведь исполнители путча, сознательно или нет, сыграли на руку Москве в идеологическом плане. Манифест молодых офицеров осуждал “многих людей, чьим главным стремлением и целью было накопление личного материального богатства в ущерб благосостоянию и процветанию японского народа… Генро, высшие государственные служащие, военные клики, плутократы, бюрократы и политические партии – все они были предателями, разрушавшими национальную духовную сущность”266.
Путчисты ориентировались на установление в Японии путем соединения марксизма и Кодо (“Путь империи”) некой коммунистической формы, с коммунистическим марионеточным императором. К такому выводу пришел советский разведчик Рихард Зорге, внедрившийся в нацистское посольство в Токио. “Он сделал вывод и информировал своих хозяев в Москве, – подчеркивает П. Джонсон, – о том, что бунт помог бы советской политике, так как означал бы отход от “северной” тактики конфронтации с Россией по границе с Маньчжоу-Го в сторону дальнейшего проникновения в Китай. Это было вдвойне хорошо для Сталина, так как широкомасштабная война между Китаем и Японией не только бы исключила нападение на его уязвимые восточные базы, но, по всей вероятности, заставила бы Чан Кайши и Гоминьдан оставить свои противоречия с китайскими коммунистами, чтобы образовать Народный фронт и таким образом приблизить момент присоединения Китая к советскому блоку”267.
И действительно, путчисты настаивали на большей активности японской военной политики в “северном” направлении, как это часто бывает, правительство расправилось с путчистами (тринадцать вожаков были наскоро осуждены и тайно повешены) и восприняло их идею, придав ей “южную” ориентацию, как и предполагал Р. Зорге.
Японскому правительству нетрудно было это сделать, ибо с начала 1935 года оно выдвинуло общий план захвата Китая в рамках так называемого японо-китайского политического и экономического “сотрудничества”. Все коварство политики Японии заключалось в стремлении выглядеть в виде дружелюбного восточного “защитника” и “брата” Китая: тогда можно будет достигнуть поставленных целей путем торговли, дипломатии, нажима и пропаганды. В октябре этого же года подобного рода политика была сформулирована министром иностранных дел Хирота как “три принципа Хирота”. Нанкину рекомендовалось пойти на “тесное сотрудничество” со Страной восходящего солнца в военной, экономической и политической сферах. Японская сторона особо подчеркивала “пожелание”, чтобы Китай “воздерживался” от помощи всех других стран, кроме Японии, “согласовывал” с Японией свою внешнюю и внутреннюю политику, а также широко использовал “содействие” Японии в подавлении антияпонского и коммунистического движений268. Иными словами, осуществление на практике “трех принципов Хирота” означало превращение Китая в марионетку Японии.
Япония еще до неудавшегося путча начала проводить в жизнь “южную” ориентацию на аннексию Китая. Известно, что уже в мае 1935 г. под предлогом преследования партизанского отряда японские войска вторглись в демилитаризованную зону провинции Хэбэй. Одновременно с этим Япония предъявила ультиматум китайскому правительству. Согласно ему были отправлены в отставку антияпонски настроенные губернаторы провинции Хэбэй и Чахар, выведены из провинции Хэбэй все гоминьдановские войска и закрыты в ряде провинций организации гоминьдана. Все дальнейшие действия Японии были направлены на превращение Китая в колонию, что вызвало антияпонские выступления китайцев и оживление партизанской борьбы в Маньчжурии и районах Северного Китая. Все это привело к изменению политики КПК в сторону Образования единого национального фронта с включением в него Чан Кайши по настоянию VII конгресса Коминтерна.
Давайте представим себе, что Мао Цзэдун в силу ряда обстоятельств решил иначе, и в середине декабря 1936 года иностранные корреспонденты передали в свои газеты, что Чан Кайши расстрелян.
Какими соображениями руководствовался при этом Мао? Во-первых, Мао Цзэдун отдавал себе отчет в том, что Чан Кайши представляет собою весьма ненадежного “союзника”. Ведь он, несмотря на принятые некоторые меры к отражению японской агрессии, все равно стремился бы “умиротворить” агрессора уступками, расправами с антияпонскими и революционными силами рассчитывая обострить противоречия между Японией и Англией вместе с США. Тем более, что Чан Кайши особые надежды “возлагал на продвижение Японии на Север, на возникновение войны между Японией и СССР”269.
Во-вторых, подъем освободительного движения, изменение позиции КПК позволяли коммунистам войти в контакт с рядом группировок правящего лагеря. Открывалась возможность установить тесные связи с патриотически настроенными офицерами армии маршала Чжан Сюэляна и генерала Ян Хучэна (она насчитывала 150 тысяч штыков). К середине 1936 г. неофициальные контакты с КПК установили представители бывшей 19-й армии и ряда военно-политических группировок юго-запада Китая. “Одной из причин тяги к блоку с КПК было стремление при ее содействии заручиться военно-политической поддержкой, на случай войны с Японией, со стороны Советского Союза – верного и неизменного друга китайского народа. Представители различных групп правящего лагеря Китая сознавали, что советское правительство не пойдет на оказание поддержки тем силам, которые будут продолжать борьбу против КПК”270.
В-третьих, Мао Цзэдун в глубине души был решительным противником Коминтерна и “советского влияния”. К 1935 году Мао Цзэдун был достаточно зрелым человеком с 15-летним опытом активного участия в коммунистическом движении и 8-летним опытом военной деятельности. Примечательно, что в его “Автобиографии”, изложенной Э. Сноу, ничего не говорится о значимости марксизма-ленинизма для Китая, о Советском Союзе, о китайском рабочем классе, о КПК. Она посвящена проблеме национального возрождения Китая, вопросам китайского крестьянства и особой роли самого Мао в революции271.
Дальше события развиваются в такой последовательности.
После расстрела Чан Кайши Мао Цзэдун сумел воспользоваться сложившейся ситуацией в полной мере. Прежде всего, ему удалось привлечь на свою сторону молодого маршала Чжана Сюэляна и генерала Янь Хучэна. Ведь Чжан Сюэлян и его советники еще раньше сомневались в пользе братоубийственной войны против коммунистов, ибо последние являются, прежде всего, китайцами. Немаловажным оказалось то, что Чжан Сюэлян возглавлял чрезвычайный комитет объединенной антияпонской армии, куда входил и представитель КПК. Мао Цзэдуну удалось склонить на свою сторону влиятельного члена Нанкинского правительства Хэ Инцина, который втайне мечтал об устранении Чан Кайши чужими руками. Не составляло особого труда заключить временный союз с Гоминьданом, ибо стоящие за спиной расстрелянного диктатора силы были весьма раздроблены, и каждая группировка преследовала свои цели.
Мао Цзэдун приглашает в Сиань представителей всех соперничающих за власть группировок и предлагает им подписать подготовленный Чжан Сюэляном и Янь Хучэном документ, открывающий путь к единому фронту (именно его и отказался подписать арестованный Чан Кайши, при этом он заклеймил его авторов как изменников).
