К таким революционерам из правящей элиты относились Лафайет, Мирабо, Макс Баденский, а также, например, декабристы, у которых захватить власть и провести реформы не получилось.
Наконец, весьма интересна ситуация, когда элита знает, как управлять по-новому, имеет все необходимые компетенции, но применить свои знания и умения не может. Мешают особенности законодательной системы. Или, что бывает гораздо чаще, система связей, стяжек и противовесов внутри правящего слоя настолько переусложнена, что сколько-нибудь резкие изменения сложившегося положения невозможны.
Проанализируем этот вариант на двух примерах, сколь схожих, столь и противоположных: Октябрьская Революция в России и создание Третьего Рейха на базе Веймарской Республики в Германии.
В России мы видим демонстративный разрыв с предшествующим режимом, гражданскую войну, грубое нарушение законности, физическое уничтожение и ограбление свергнутой элиты.
В Германии приход Гитлера к власти происходит вполне легитимно, дальнейшие преобразования также совершаются «по правилам». В результате возникает тоталитарное государство, лишенное даже намека на существование демократических институтов. Правящая элита в значительной степени сохраняет жизнь и имущество, по крайней мере, до покушения на Гитлера, то есть до середины 1944 года.
Революция в России считается классическим примером восстания низов и разрушения государственного порядка. Попробуем, однако, рассмотреть ситуацию не предвзято.
Проигрыш Русско-Японской войны не только обострил в России социальные противоречия (революция 1905 г., относящаяся по нашей классификации к категории «бунтов»: «верхи» подавили ее по-старому), но и вынудил правящую элиту по-новому проанализировать вызовы, стоящие перед страной. Россия, великая военная и колониальная империя, продемонстрировала полную неготовность к современной войне. При этом противник отнюдь не входил в «высшую лигу»: в 1905 году Япония неизмеримо уступала на море Великобритании, а на суше – Германии. Очень быстро стало понятно, что военное поражение – верхняя часть айсберга. Россия промышленность теряет конкурентоспособность, Россия все больше отстает от передовых европейских стран и США.
Причину отставания выявили работы Д. Менделеева, окончательная точка была поставлена уже во время Первой Мировой войны комиссией В. Вернадского, известной, как КЕПС (Комиссия по естественным производительным силам России).
Если очень кратко, то вердикт КЕПС выглядел следующим образом: по мере развития индустрии протяженность России стала ее ахиллесовой пятой. Даже если производительность труда будет такой же, как на Западе, если плотность железных дорог и количество электростанций на единицу площади достигнет западных показателей, российская промышленность все равно останется неконкурентоспособной, поскольку среднее транспортное плечо – больше, и, соответственно, выше транспортные издержки. Но проблема заключается в том, что до этих западных показателей «дистанции огромного размера». Россия больна инфраструктурной недостаточностью, ей нужна подлинная революция в организации и обеспечении производства. Для этой революции нет средств, и найти их невозможно, потому что «таких денег не бывает».
Острее всего проблему воспринял Генеральный штаб. Насколько можно судить, уже к 1910 году он подготовил два возможных решения. Первое было вполне очевидным: выиграть предстоящую войну с Германией и Австро-Венгрией, выиграть любой ценой, но так, чтобы победа выглядела неоспоримой. После этого ограбить поверженного противника дочиста и за его счет провести модернизацию. Но тогда нужно побеждать в скоротечной войне – до того, как союзники развернут весь свой военный и промышленный потенциал. Понятно, что после Цусимы и Порт-Артура разумные люди в Генштабе обязаны были задать себе вопрос: а что делать, если быстро победить не получится? Затяжная война оборачивалась для России катастрофой вне всякой зависимости от окончательного результата. В случае победы Центральных держав инфраструктурная отсталость России была бы зафиксирована Германией, а в случае их поражения – союзниками. В обоих случаях вырисовывалась малоприятная перспектива полуколонии по образцу Турции или Китая.
И тогда возникает второе, невероятное решение. Найти в России силу, которая способна провести модернизацию за счет внутренних ресурсов – за счет всего и не взирая ни на что – ни на закон, ни на обычаи, ни на человечность.
Какое-то время Генштаб, очевидно, рассматривает средний вариант: верхушечный переворот, замена Николая Второго Великим князем Николаем Николаевичем. От этой компромиссной идеи отказались где-то между 1915 и 1916 гг. В 1917 году ставка была окончательно сделана на партию большевиков.
Связь между большевиками и российским генеральным штабом прослеживается вполне четко, равно как и преемственность между программой ГОЭЛРО и деятельностью КЕПС. «В людях» взаимодействие осуществлялось через братьев Бонч-Бруевичей, из которых один фактически заведовал орготделом партии большевиков, а после революции стал управделами СНК и личным порученцем Ленина, а второй был офицером Генштаба и осенью 1917 г. возглавлял Северный Фронт. М. Бонч-Бруевич был очень хорошо знаком с генералами, сыгравшими ключевую роль в феврале и октябре 1917 года, – Лукомским, Даниловым, Потаповым, водил он знакомство и с промышленниками уровня Гучкова. Не меньшее значение имела связь Потапова, заместителя начальника генштаба и генерал-квартирмейстера, со старым большевиком Кедровым. Незадолго до революции Кедров свел Потапова с членом ВРК Подвойским. Стороны мило побеседовали, в результате чего Генштаб палец о палец не ударил во время штурма Зимнего, а после переворота – перешел на сторону советской власти. К концу 1918 года генштабисты занимают ведущие должности во всей структуре военного управления Красной Армии. Даже количественно генштабистов в РККА было больше, чем во всех белых армиях вместе взятых, если же рассматривать высшую штабную элиту, то она участвует в гражданской войне на стороне советской власти практически целиком. В ответ большевики относятся к сотрудникам генштаба с известной мягкостью, само учреждение продолжает работать и получать зарплату, наряду с комиссией Вернадского. Еще во время Гражданской войны разворачивается масштабная программа изучения опыта Первой мировой войны. А в феврале 1920 г. дается старт плану ГОЭЛРО, руководство которым сосредотачивается в руках Ленина, Калинина и Кржижановского. С этого момента молодое советское государство начинает инфраструктурную гонку.
Управленческая элита в лице Генштаба, промышленная элита в лице ряда промышленников и предпринимателей, вносящих деньги в кассу большевиков, интеллектуальная элита Комиссии Вернадского, инженерная элита – все эти люди, составляющие основу правящего класса дореволюционной России, пожертвовали жизнью, честью, имуществом, империей, династией, но они придали большевистскому перевороту творческое, созидательное начало, сделали его революцией. А большевики, со своей стороны, не остановились ни перед чем, решая задачу инфраструктурной недостаточности страны. И для индустриальной фазы развития они вполне справились с ней, превратив к началу 1960-х годов Россию в сверхдержаву.