Социальная интуиция: низкий уровень активности в веретенообразной извилине и высокий уровень активности в амигдале характеризуют крайность непонимания в данном аспекте, тогда как высокий уровень активности в веретенообразной извилине и низкий либо средний уровень активности в амигдале являются показателями социально-интуитивного мозга.
Это характерный образец мозга человека, который относится к непонимающей части аспекта социальной интуиции. В отличие от этого человек с высоким уровнем активности веретенообразной извилины и от низкой до средней активностью амигдалы является социально-интуитивным – он хорошо настроен на социальные сигналы и в состоянии уловить даже тонкие намеки. После того как мы опубликовали данное описание мозга человека, страдающего аутизмом, в 2005 году, несколько исследований в других лабораториях подтвердили, что активность амигдалы объясняет некоторые отклонения, обнаруженные в социальной восприимчивости людей. Некоторые эксперименты, например, были направлены на исследование мельчайшей частицы, которая уменьшает активность амигдалы. Этот гормон, окситоцин, ворвался в народное воображение в 90-х годах прошлого века вместе с исследованием небольших млекопитающих – полевок. Живущие в прериях (или равнинные) полевки являются одним из немногих видов млекопитающих, которые практикуют моногамию в духе «пока смерть не разлучит нас»; родственный им вид, горные полевки, придерживаются более распространенного стиля отношений «близость на одну ночь». Главной причиной различий в поведении двух видов полевок, которые по меньшей мере на девяносто девять процентов идентичны на генетическом уровне, является то, что полевок из прерий заполняет окситоцин во время ключевых моментов в их отношениях (или таком для полевок эквиваленте) – тогда как с горными полевками этого не происходит. Более того, мозг верной и романтически настроенной полевки, обитающей в прериях, богат окситоциновыми рецепторами, в то время как у безответственных и ни к кому не привязанных горных полевок этого нет. У людей окситоцин также связан с материнским поведением (он проявляется во время родов и кормления ребенка), романтической привязанностью и чувством спокойствия и удовлетворенности.
Конечно, человеческое поведение слишком сложное, чтобы сводиться к уровню гормона в мозге; с другой стороны, это хорошее доказательство того, что скорее чувства любви и привязанности могут повышать уровень окситоцина, чем наоборот (либо в дополнение к этому). Но в любом случае эксперименты с окситоцином подтвердили роль миндалевидного тела в социальной функции мозга: когда окситоцин был впрыснут в нос добровольцам эксперимента, что позволило ему добраться непосредственно до мозга, это вызвало уменьшение активности амигдалы. Это говорит о том, что усмирение амигдалы – механизм, с помощью которого окситоцин вызывает чувства вовлечения и привязанности, и что усмирение амигдалы другими способами приводит к тому же – в том числе закладывает основу для социально-интуитивного мозга.
Мозг, чувствительный к ситуации
Шесть аспектов эмоционального типа появились, как я уже говорил, по счастливой случайности, в ходе моего исследования эмоций. В случае с аспектом чувствительности к ситуации мне помогли обезьяны.
В 1995 году я начал сотрудничать с моим другом и коллегой Недом Кэйлином в изучении невральной основы беспокойного характера у макак-резусов. Для проведения исследования нам, очевидно, нужен был способ идентифицировать подобный характер – чтобы определить, у каких обезьян есть невральные проблемы, а какие – просто уравновешенные мягкие тюки меха. Нед начал с хорошо известного факта, что дети людей и обезьян имеют обыкновение замирать, сталкиваясь с незнакомой ситуацией, что является формой проявления тревоги, названной торможением поведения, и разработал эксперимент, в котором показывал макакам-резусам очертания человека. Обезьяны, которые видят человеческий силуэт (даже на мониторе), как правило, замирают. Тем не менее время, в течение которого они остаются без движения, варьируется от десяти секунд до минуты с хвостиком – у каждой обезьяны по-своему.
Из сотни обезьян, которым было показано очертание человека, мы определили пятнадцать, которые оставались неподвижными дольше других. Любопытно, что три обезьяны из этих пятнадцати точно так же время от времени замирали, когда были одни. Мало того, что эти три обезьяны демонстрировали крайнюю степень реакции на ситуацию, в которой является нормальным продемонстрировать хоть какую-то реакцию – увидеть силуэт человека, – они еще продемонстрировали и крайнюю степень реакции в ситуации, которая не вызывает какой-либо реакции у большинства обезьян (сидя в знакомом им жилище, в сообществе обезьян, без малейшего признака присутствия человека в поле зрения). Это было признаком того, что обезьяны не были восприимчивы к ситуации: они путали безопасную, известную им ситуацию с новой и несущей потенциальную угрозу, реагируя на знакомое, как если бы это было незнакомое, а потому угрожающее.
Способность отличать уже известную ситуацию от неизвестной исходит из гиппокампа, как показано на рисунке далее.
Улавливание контекста: хотя он больше известен из-за своей роли в формировании долгосрочных воспоминаний, гиппокамп также подстраивает поведение к определенной ситуации. Низкая активность – это характеристика крайности, при которой люди не улавливают контекст, более высокая активность – когда люди контекст улавливают.
Гиппокамп более известен своей ролью в обработке воспоминаний: похоже, он действует как ящик для краткосрочных воспоминаний, делая некоторые из них готовыми к отправке на долгосрочное хранение. Но во время последнего исследования макак-резусов мы с Кэйлином обнаружили, что передняя часть гиппокампа (та, которая наиболее близка к амигдале) также участвует в регулировании поведенческого торможения в ответ на различные ситуации.
Это открытие соответствует другому: люди, страдающие от посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), часто имеют нарушения в функции гиппокампа. Вы, вероятно, знаете об этом синдроме как о критическом состоянии, при котором обычное переживание вызывает болезненные воспоминания о произошедшей травме. Так, скажем, звук автомобильного выхлопа заставляет ветерана войны подумать, будто он снова патрулирует улицы Тикрита после вторжения. Но ПТСР (и это очень важно!) можно воспринимать и как синдром нарушения контекста: беспокойство или даже страх, которые испытывают люди с данным синдромом, вполне уместны в некоторых случаях (например, на поле битвы), но проблема в том, что они испытывают эти чувства и в совершенно безопасных ситуациях. Выброс адреналина и повышение активности амигдалы как реакция на взрыв (если, допустим, вы солдат морской пехоты, входящий в зону военных действий) вполне ожидаемы, и к этому даже можно приспособиться. Но реагировать таким образом на грохот, раздающийся со строительной площадки по соседству, – кто станет ожидать подобного?
