Если высокий уровень активности в миндалевидном теле неприятен и рассматривается мозгом как сигнал о присутствии чего-то угрожающего, как предполагают эти исследования, то безобидные выражения лиц незнакомцев и даже членов семьи, скорее всего, будут интерпретироваться как опасные. Я думаю, что идея избегания прямого зрительного контакта приходит в голову аутичным людям еще в детстве. Они чувствуют беспокойство при взгляде на лицо и понимают, что могут облегчить его или вовсе избежать, просто отведя взгляд.
Но за это облегчение приходится платить высокую цену. В качестве последствия избегания зрительного контакта аутичные люди упускают важную социальную информацию, которую передают лица – и особенно глаза. Майк, пятнадцатилетний участник наших исследований, подтвердил это. Он был невероятно любопытен и желал узнать как можно больше об открытиях, сделанных в ходе эксперимента. После его пребывания в трубе МРТ я спросил Майка, хочет ли он прийти на семинар для моих выпускников и поговорить об аутизме – описать свои чувства при взгляде на лица людей и рассказать об ощущениях, испытываемых при социальных взаимодействиях. Майк с радостью согласился. Сидя за одним столом с двенадцатью студентами, я спросил Майка о зрительном контакте. Его слова о сложности и насмешках, с которыми он сталкивается из-за неспособности установить зрительный контакт, были полны трагизма. Дети в школе полагали, что они ему безразличны, так как он не смотрит им в глаза во время разговора. Но у Майка нет выбора. Он говорит, что ощущает крайний ужас, когда смотрит на чужие лица – особенно при взгляде в глаза.
Всё в семье
Аутизм имеет самую высокую наследуемость из всех психоневрологических заболеваний. Аутизму подвержен почти один процент окружающих нас людей (по недавним данным, один из ста десяти восьмилетних детей имеет ту или иную форму аутизма). Но если один ребенок в семье болен аутизмом, вероятность того, что болен окажется и второй, равна трем процентам – в три раза выше, чем в среднем. У однояйцовых (идентичных) близнецов, чья последовательность структуры ДНК одинакова, вероятность того, что второй ребенок болен – от шестидесяти трех до девяноста восьми процентов (этот разброс отражает показатели разных исследований).
Становится очевидным, что аутизм – отчасти генетическое заболевание. Гены аутизма не были, конечно, найдены, но существует определенное количество сомнительных генов, и кажется очевидным, что за наличие заболевания должно отвечать довольно большое количество генов. То есть, если человек унаследует меньшее количество генов аутизма, чем требуется для «полноценного» заболевания, он все же может проявлять его симптомы.
Чтобы убедиться в этом, мы провели исследование с родными сестрами и братьями аутичных людей, у которых не было ни малейших признаков заболевания. Но несмотря на это, их модели движения глаз тоже были необычны. Они не отводили взгляд от лиц людей или глаз так усердно, как это делали их родные братья и сестры, страдающие аутизмом. Но при пристальном анализе выяснилось, что модель их зрительного контакта и активность мозга были чем-то средним между тем, что демонстрировали их больные братья и сестры, и тем, что демонстрируют нормально развивающиеся дети. Активность в миндалевидном теле увеличивалась при взгляде на лицо. Это происходило не так резко, как у их братьев и сестер, но все же происходило. Когда они рассматривали лицо, их взгляд намного реже, чем у детей без отклонений, был устремлен на область глаз. Это открытие укрепляет идею, которая лежит в основе теории эмоциональных типов: проявления аспекта социальной интуиции варьируются в неких пределах, и граница между нормой и патологией довольно произвольна.
Насколько произвольна эта граница, стало ясно после тщательного анализа данных. Большинство из нас полагают, что им известна разница между здоровьем и болезнью, между нормой и патологией. Я тоже так думал. Я был уверен, что несмотря на то, что поведенческие симптомы могут нас обмануть, шаблонам деятельности мозга можно доверять (такие шаблоны все чаще связывают с психиатрическими заболеваниями, так как они должны служить определяющими чертами этих заболеваний). Анализируя данные, полученные из опыта с аутичными и нормально развивающимися детьми, когда им показывали фотографии с изображением лиц, я увидел, что активность миндалевидного тела у аутистов в среднем действительно была выше, чем у здоровых детей. Но эта активность у них сильно варьировалась, а кроме того, у некоторых нормально развивающихся детей она была тоже высока.
Именно в этот момент я осознал, что разграничить норму и патологию достаточно проблематично. Множество языковых и социальных симптомов аутизма (и деятельность мозга, являющаяся основой этих симптомов) можно обнаружить у самых разных людей. Тех, кто не страдает аутизмом, но не может смотреть другим в глаза, часто называют социофобами. Но этот ярлык, как я утверждаю, не описывает отдельное и легко определяемое заболевание. Это всего лишь дальний конец диапазона и говорит о том, что нет какой-то границы ни в одном из аспектов эмоционального типа, которая четко отделяла бы норму от патологии.
Систематика депрессии с точки зрения мозга
Большинство людей воспринимают депрессию как всепроникающую грусть или даже отчаяние. Это определенно подходит под описание многих страдающих от этого заболевания. Но недавние исследования определили другие признаки депрессии – прежде всего неспособность испытывать положительные эмоции, такие как удовлетворение, радость и гордость. Одно из последствий этой неспособности (что неудивительно) – проблемы с планированием, предвосхищением будущего и совершением действий по достижению цели. Если вы не можете представить, что определенное действие принесет вам радость или хотя бы ощущение того, что вы завершили начатое дело, то, конечно, вам не очень-то и хочется планировать его, не говоря уже о том, чтобы выполнять.
Все симптомы депрессии отражают отклоняющиеся от нормы шаблоны активности в префронтальной коре и других областях мозга. Одно из моих ранних открытий, описанное в главе 2, говорило о том, что люди, страдающие депрессией, имеют более выраженную правостороннюю активность префронтальной коры, в то время как у здоровых людей активнее левая сторона. (В главе 10 я еще скажу о том, что некоторые олимпийские чемпионы по благополучию – буддийские монахи – имеют такую левостороннюю активность, которая не укладывается ни в какие рамки.) Совсем недавно, проводя исследование по выявлению причин появления депрессии, я понял, что депрессия – это не единое заболевание как, например, ревматоидный артрит. Другими словами, есть много способов находиться в депрессии. Выяснилось, что существует почти столько же видов депрессии, сколько и видов жуков, каждый из которых (видов депрессии, а не жуков) имеет свою определенную модель активности головного мозга. Это означает, что для разных подгрупп могут использоваться разные виды лечения.
Одна группа пациентов с депрессией – это те, кому сложно восстанавливаться после потрясений. Плохие события надолго выбивают таких людей из колеи. Они медленно восстанавливаются (аспект устойчивости к внешним воздействиям), демонстрируя низкий уровень левосторонней префронтальной активности. Им сложно отвлечься от негативных эмоций, если те уже появились.
