Ниже – краткий пересказ донесения второго секретаря миссии Л. Зарина.
«Я прибыл в Белград 1-го августа вечером, и весь следующий день провел в интенсивной работе. Отъезд назначил на 3 августа к двум часам дня, причем в виде исключительного внимания к нашей миссии военные власти согласились предоставить в мое распоряжение три экипажа и одну подводу.
3 августа утром начался обстрел прилегающего квартала. Народ в панике бежал по улице, женщины бились в истерике.
В это время начался обстрел миссии. Я вышел к подъезду, и на моих глазах снарядом снесло решетку здания. Пройдя в столовую, я приказал подать себе чаю. Не прошло и двух минут, как новый сильный взрыв – это снаряд разорвался в саду недалеко от дома. Сотрясение было настолько сильно, что чашка выпала у меня из рук, а Иван Гачевич, прикладывавший печати к двери, ведущей в залу, был опрокинут на пол. Лошади были поданы, и мы поспешили уехать. Иван остался, желая исполнить свой долг до конца. К счастью, он не был убит, так как, если бы это случилось, я бы вечно упрекал себя, что насильно не захватил его с собой»147.
Как отмечалось в представлении министра иностранных дел С.Д. Сазонова на получение правительственных наград сотрудниками учреждений МИД в пределах Сербского королевства, военные действия, происходившие на Балканском полуострове, заставили их действовать «в непривычной для чинов гражданского ведомства военной обстановке».
В числе представленных были консул в Белграде Емельянов, нештатный драгоман миссии Мамулов и второй секретарь Зарин.
Емельянов и Мамулов несли службу во время троекратного наступления австрийцев на Сербию, причем во время пребывания миссии в Нише постоянно подвергались опасности заразиться пятнистым и брюшным тифом, свирепствовавшим в городе. Во время наступления австрийцев им пришлось при эвакуации сербского правительства и дипломатического корпуса, сопровождая главную квартиру, пробираться по узким тропинкам, проходившим по склонам гор, через расположение восставших против Белграда албанских племен, постоянно подвергаясь, наряду с отступавшей сербской армией, действию неприятельского огня.
Что касается упомянутого выше второго секретаря Зарина, то ему во время бомбардировки австрийцами Белграда было поручено вывезти из города находившихся там русскоподданных и принять меры к охране архивов императорской миссии. Несмотря на грозившую опасность, Зарин с полным успехом выполнил порученную ему задачу, проявив при этом мужество и хладнокровие.
Награждение представленных к наградам министром сотрудников МИД состоялось148.
Гуманитарная миссия российской дипломатии в Сербии в этот период перешагнула далеко за рамки общепринятых понятий оказания помощи соотечественникам. Рост эпидемий всех видов тифа, черной оспы, скарлатины и дифтерита к концу осени 1914 г. принял угрожающий характер.
Нехватка продовольствия, резкое удорожание предметов первой необходимости, отсутствие перевязочных средств и антисанитарные условия, созданные вследствие того, что из оккупированных австрийцами территорий население хлынуло в Ниш, наконец, скопление пленных, многие из которых сдавались больными, все это создало благоприятную почву для быстрого распространения болезней. Одним из самых опасных источников распространения заразы являлись железнодорожные вагоны.
Однако у сербов не оказалось ни врачей, ни санитаров. Как сообщала русская миссия, «на всю Сербию имеется всего 445 врачей, считая стариков и недоучившихся лекарей. Если принять во внимание необходимость обслуживать 200-тысячную армию, 60 тысяч военнопленных и, кроме того, содержать госпитали для раненых, то неудивительно, что население остается совершенно на произвол судьбы, а тяжелые условия, содействующие распространению в его среде эпидемий, создают грозную опасность для той же армии. И гражданские, и военные власти по привычке ждут в этом помощи от России»149.
С помощью врачей, прибывших из Петрограда, миссия открыла госпиталь для раненых на 350 человек, а также столовую и чайную для всех нуждающихся в гуманитарной помощи.
Русскому посланнику князю Г.Н. Трубецкому пришлось испить сполна горькую чашу сербского поражения. Наступление Австро-Венгрии при поддержке болгарской армии с востока вынудило сербскую армию отступить к Адриатике. Правительство Сербии и Верховное командование в этих условиях постоянно меняли свои решения о переносе временной столицы. Дипломатические миссии и правительство сначала переместились в Кральево, затем в небольшой городок Рашку, затем в Чачак и Призрен. В конце концов правительство и остатки войск были эвакуированы на остров Корфу. В этой трагической ситуации русский посланник получил из Петрограда следующую телеграмму: «Считая необходимым, чтобы представитель России разделил участь сербского правительства, прошу Вас не покидать последнего и оставаться все время при нем»150.
Г.Н. Трубецкой до конца выполнил свой долг и был отозван в Петроград лишь после окончательной эвакуации сербского правительства.
Одной из транзитных стран, через которую пролегал путь русских на родину, была Болгария.
В начале войны болгары провозгласили нейтралитет и вплоть до 14 октября 1915 г. придерживались заявленного курса. Российская дипломатия лелеяла надежду на восстановление славянского блока времен Первой Балканской войны, но сделать это можно было только одним способом – уговорить соседей Болгарии Грецию и Сербию пойти ей на уступки и вернуть земли, захваченные в ходе Второй Балканской войны. Министр иностранных дел Сазонов уделял Болгарии особое внимание, но изменить ее позицию оказалось невозможно.
Австрийский ставленник немецкий принц Фердинанд Кобургский, избранный в 1887 г. на болгарский престол, маневрировал между великими державами, не скрывая своих прогерманских симпатий. Российские представители вели себя напористо, зачастую пренебрегая интересами Болгарии.
Как посол, так и русские военные дипломаты сходились в том, что Фердинанд играет главную роль в жизни государства и последнее слово в решении всех важных вопросов остается за ним. Они отмечали его ум и хитрость, таланты прирожденного дипломата и изворотливого политика, особо подчеркивали его осторожность и благоразумие. Фердинанда Кобургского они считали эгоцентриком, озабоченным в первую очередь упрочением своей власти и династии. Оказавшийся волею случая на болгарском престоле Фердинанд все время чувствовал себя чужаком, постоянно испытывал боязнь конкуренции и потери статуса. В донесениях в МИД дипломаты отмечали атмосферу недоверия, сложившуюся вокруг Кобурга, «тот разлад, который всегда существовал между ним и управляемым им народом, в результате чего та власть, тот престиж, то тонкое умение владеть людьми, словом, тот личный режим, который он так долго и с таким упорством создавал, не дают ему уверенности ни в личной безопасности, ни в будущности своей династии». Это ощущение непрочности и заставляло немца и католика Фердинанда стараться быть большим болгарином, чем сами болгары, в решении самых главных для них вопросов – завершении национального объединения и превращении Болгарии в полноценное европейское государство.
