Мальчишку же, которому Евграф Мухин нанес на кожу прививочный материал, полученный им лично от Дженнера, звали Антон Петров. Однако, после столь успешного этого мероприятия он получил новую, вполне соответствующую указанному событию, звонкую фамилию – Вакцинов.
Метод оспопрививания все время совершенствовался.
Ученые, наконец, открыли его возбудителя, узнали, что натуральная оспа variola vera (вариоля вера) вызывается особым вирусом из семейства так называемых поксвирусов, которые характеризуются исключительно высокой контагиозностью, что возбудителем коровьей оспы является другой вирус, генетически очень близкий к первому. Узнали также, что в природе существует масса родственных им обоим ее возбудителей, вызывающих весьма схожие болезненные процессы у лошадей, верблюдов, овец, свиней, ослов и прочих как домашних, так и диких, животных.
В 1980 году Всемирная ассамблея здоровья (ВОЗ) с явным удовлетворением заявила, что оспа на земном шаре, наконец – то, полностью ликвидирована.
Это произошло почти через двести лет после того, как Эдвард Дженнер отважился сделать свою первую предупредительную прививку.
Глава 16. Роберт Кох
Знание врача возвысит его голову.
Книга Иисуса, сына Сирахова
Роберт Кох, точнее – Генрих Герман Роберт Кох, – пожалуй, если и мог чем-то выделяться среди своих шумных однокурсников в Геттингенском университете, то, скорее всего, тем, что казался удивительно неприметным человеком: сам он был небольшого роста, близорук, тих.
Геттингенский университет, выпускником которого, помнится, Александр Сергеевич Пушкин сделал своего Владимира Ленского, отличался необыкновенным либерализмом.
Владимир Ленский, напомним, тоже отличался от общей массы:
Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри черные до плеч,
– вот каким человеком виделся Пушкину его новый, какой-то несколько зарубежный даже, герой.
Роберт же Кох родился и вырос в таком маленьком городишке, о котором в славном университете города Геттингена мало кто и слыхал. Городок этот носил название Краустале.
В детстве, как пишут многие биографы, он очень любил ломать, а затем – так же долго, и с завидным упорством чинить свои вдребезги изломанные игрушки.
Быть может, о нем там знали не больше, чем о псковском имении самого Владимира Ленского…
Поначалу путь его не отличался чем-то особым. В назначенный срок он поступил в местную гимназию… А после получения университетского диплома, да и то не сразу, осел он в деревенской глуши, где-то возле старинного польского города Познани, ставшего к тому времени уже германским в силу насильственного раздела древних польских земель.
Первым же его назначением после университета было, вроде бы, место лечащего врача в доме умалишенных, весьма бесперспективное, по всей вероятности и, вдобавок, довольно скучное. А ради нового назначения ему пришлось даже крепко поднатужиться и переквалифицироваться в санитарного врача.
Впрочем, справедливости ради, необходимо отметить, что сам Роберт Кох, очевидно, не очень любил вспоминать подробности своей биографии. Возможно, он даже специально напускал, как говорится, пелену какого-то зыбкого тумана, выставляя эти подробности куда в более лучшем свете, чем то происходило в действительности. Такое подозрение возникает хотя бы потому, что Илья Мечников, замечательный русский ученый, лично знакомый с Кохом, располагал весьма приблизительными данными о его прошлом. В одной из своих публикаций назвал его даже сыном какого-то мнимого профессора.
Очевидно, незавидное, образно говоря, происхождение ученого никак не вязалось с тем его замечательным имиджем, каковой Роберт Кох приобрел впоследствии в силу своих воистину гениальных способностей.
Но чего этому человеку было не занимать уже с самого раннего детства, – так это его удивительной хватки на всякое услышанное знание и его крайне невероятное терпение и завидная усидчивость. Деревенские жители обширных познаньских земель ценили все это по достоинству, равно как и его добросовестность и человеколюбие, что было достаточно ценной редкостью со стороны имперского чиновничества, гимназических учителей, университетских профессоров, насаждавших в польских краях исключительно германский дух.
Получить верное представление обо всем этом можно из замечательного рассказа лауреата Нобелевской премии Генрика Сенкевича – Z pamietnika poznanskiego nauczyciela.
Деревенские жители не скупились на гонорары своему врачу, так что даже скромное поначалу его жилище очень вскоре превратилось в весьма привлекательный во всех отношениях уголок. Аккуратно выбеленные гладкие стены, проглядывавшие сквозь нагромождения частых садовых деревьев, казались одинаково приветливыми зимою и летом.
Фрау Эмма Адельфина Жозефина Кох
[21], еще недавно простая скромная девушка с пухлыми крепкими щечками, непонятно отчего заливающимися густым румянцем, считала себя вполне счастливой в замужестве и молила усердно Бога, чтобы все продолжалось так бесконечно долго, пока она с Робертом не состарится, если такое вообще когда-нибудь может случиться. Она была уверена, что супруг успел уже позабыть свои прежние мечтания о нудной корабельной службе, о далеких морских плаваниях к неведомым островам, населенных стройными, никогда не болеющими людьми, о свисте морского ветра и о прочих подобного рода пустяках, вовсе бесполезных и совершенно ненужных для их спокойной и счастливой жизни.
Только не тут-то было.
Судьба не забывала о Роберте Кохе. Она – то, судьба, быть может, и подбила фрау Кох на весьма экстравагантное решение: купить супругу в подарок ко дню его рождения великолепный микроскоп, о котором он успел ей так много понарассказывать, как о своей застарелой мечте, с которой он без конца работал в тихих университетских лабораториях.
Это случилось зимой, еще перед рождественскими праздниками, и молодая женщина как-то даже не очень удивилась, что ее муж, едва он только завидел этот бесценный подарок, так сразу же бросился готовить для себя особое, непременно отдельное помещение, что-то вроде собственной лаборатории.
Там он стал коротать все долгие зимние вечера, как только отшумели рождественские и новогодние праздники.
Что же, на то она и зима, успокаивала себя фрау Кох. Пусть Роберт вволю натешится… А к лету все снова войдет в свою привычную колею. Все будет снова так, как и прежде было.
Фрау Кох и сама несколько раз принималась ради приличия глядеть в матово сверкающее кругленькое стеклышко. Она увидела в нем какие-то неказистые, такие же круглые белые пятна света, а больше и вовсе смотреть в них не стала.
