Да и как не считать, когда мы условились в отпуск ехать вдвоем: снять в дальнем пригороде дачу и прожить там лето, как муж с женой. Я обзавелся книгами по ботанике, и мы всерьез обсуждали, как будем варить кленовый сахар и создавать аптечку из лекарственных трав. Мы повесим ее в боковой комнате, подальше от чужих глаз, и откроем лишь в исключительном случае. И нашего будущего ребенка – мы сходились на дочке – будем лечить чистыми лесными настоями. А когда разбогатеем, построим себе домик в глуши, за десятки миль от человеческого жилья, разведем пчел, мелкую дичь и посадим вокруг самые разные деревья: и рябину, и дуб, и кусты можжевельника. Ну, целый ботанический сад. Здорово, а? У ее отца водились деньги, и когда я возвращался на землю, она всегда одергивала меня: “А чего ты? Папа никогда не откажет, особенно на первых порах. Он страшно любит природу. С тех пор как вышел в отставку, целыми днями пропадает на рыбалке…” И я действительно начинал верить, что не откажет. Мало ли… Какая была весна, Гарри! Какая весна! Чудилось, что ко мне вернулись чувства. Я начал следить за собой – в одежде, в разговоре, в манере поведения. Она замечала – улыбалась. Ходила в магазин выбирать мне галстуки. Ко дню рождения подарила томик стихов Рильке».
«Ну, может быть, – вмешался я, – ее обидело, что вы предложили вместе ехать на дачу… до венчания? Она просто по молодости не сразу сориентировалась». – «Гарри! – легонько ударил он меня по кисти. – Кто предложил ехать? У меня бы язык не повернулся. Она сама предложила. Так легко, знаете, спокойно. И добавила, что возьмет из профилактория свою подушку. А полотенец у нее мало – я должен принести еще пару. И даже сказала, какие… Господи, я был готов купить слона в зоопарке… Мы поднялись к ней. Она сидела у меня на коленях и целовала лицо. Сняла очки и губами закрыла глаза. А потом позволила раздеть себя… Заводила пластинки, мы танцевали. Часто звучала песня Лео Сейера “Представление должно продолжаться”. Помните: несчастный клоун, никем не понятый, получает пинки и щелчки под хохот огромного зала. Люси подпевала диску и знаком велела подпевать и мне… Она была такой нежной, заботливой и не стеснялась своей полноты. Поделилась, что на даче займется диетой и утренней гимнастикой. Я кивал, хотя, честно говоря, всегда увлекался полными женщинами. В душе, правда, надеялся, что все рецепты по похудению немногого стоят. Мне не довелось проверить, Гарри. Через неделю она бросила меня! Да, через неделю она бросила меня! – повторил он громко и внятно, словно эта жестокая истина доставляла ему какое-то садистское удовольствие. – У нас уже все было оговорено. Я пришел к ней с роскошным букетом гвоздик – условиться о выборе дачи. Мне хотелось, чтобы она отправилась со мной. На свой вкус я не полагался. Поначалу все шло, как обычно, – поцелуи, чай, шутки. Я рассказал ей о разных вариантах.
”Я не поеду”, – вдруг коротко ответила она и стала убирать посуду. – ”Как не поедешь? Если не можешь завтра, давай выберем другой день”. – ”Я вообще не поеду. Ни завтра, ни потом. Передумала!” Вспоминать страшно. До сих пор холодок по коже. Напоминал ей наши встречи, умолял не оставлять меня. И самое ужасное – в неожиданности, в необоснованности… Я, признаться, очки надел – все смотрел: она ли… Вы понимаете мое состояние. Ни жить, ни умереть. А позже, через много времени, я встретил ее снова. Она была уже в положении и прогуливалась с мужем по набережной. Сама заметила меня, заулыбалась, помахала рукой. Познакомила с мужем – агентом по организации туристских поездок в Латинскую Америку… Люси сильно изменилась, повзрослела. Разглядывала меня с прищуром светской дамы, поинтересовалась о делах, на прощание протянула руку для поцелуя. Я поразился, как натренированно она это делает. И все так спокойно, дружелюбно, будто мы знакомы домами. А я видел ту же руку, приглашавшую меня подпевать шлягеру на нашей помолвке. И ту же родинку на веке, которую она всегда подставляла мне целовать…»
«Постойте, – в смутной догадке щелкнул я пальцами, – Дик, не та ли женщина совсем недавно приходила к вам? Я хотел как раз поподробнее расспросить соседку. Та дама была с ребенком, мальчиком шести-семи лет». – «Знаю, – печально сказал он, – знаю и зачем приходила. Я ведь поднимался к себе в квартиру. Она хотела устроить сына в частный колледж, и им потребовался репетитор, а у меня были знакомства. Тогда она обо мне и вспомнила. И адрес нашла, и для жены флакон духов приготовила. Вот так… Гарри, почему вы ничего не записываете? У вас же будут неприятности». – «Довольно! – прохрипел я, захлопывая блокнот. – Я больше не могу слышать всего этого. Чтобы вести ваше дело, нужны железные нервы. Я откажусь и попрошу что-нибудь другое. Черт побери! Да лучше взять ту голую парочку на пруду. Там все проще и… грубее. И понятнее. А здесь… Чертовщина какая-то. Мистика». – «Нет-нет, Гарри, – умоляющим речитативом запричитал он. – Не отказывайтесь. Меня никто больше не поймет. Я доверяю только вам. Остальные смотрят на меня как на преступника…» В ту минуту его лицо удивительно напоминало знаменитую фотографию Альдо Моро на фоне развернутого знамени «красных бригад»…
На следующий день он повеселел. У дверей врач сообщил мне, что ночью ему сделали укол в сердце, и состояние депрессии частично удалось снять. Действительно, некоторый румянец на щеках, более плавные движения говорили о сдвигах. Дик очищал апельсин и складывал дольки в блюдце на столике. Увидев меня, он стал угощать, и чтобы не обидеть его, я взял пару долек. «Ну, – сказал я, – я вам тоже кое-что припас». Я извлек из кармана плитку шоколада и две крохотные бутылочки бренди. В отличие от остальных посетителей, меня не обыскивали перед входом в тюремную больницу, но завистливые взгляды, которые при этом бросали окружающие, вызывали во мне некоторое подобие неловкости. Его не устранял даже полицейский пропуск в пиджаке. Поэтому, миновав охрану, я сразу подходил к дежурному врачу и показывал ему свой «багаж». Сегодня он внимательно посмотрел на бутылочки, оценивающе причмокнул языком, поднял вино на свет: «Что ж, бренди можно. Только понемногу и перед едой. Я дам распоряжение сестре». (В следующий раз я принес такую же бутылочку и ему.)
Отдавая гостинцы Дику, я улыбнулся: «Это – потом. Во время наших бесед – ни капли алкоголя». Я откинулся на стул и с любопытством наблюдал за переменами в моем подследственном. Вроде заметные, но надолго ли? «Замечательно, Дик, что вы в форме. Наверное, и говорить будет легче». Он неопределенно пожал плечами. «Гарри, а как на улице?» – «О-о, Дик, – улыбнулся я, – слова бессильны! Бабье лето! Куда приятнее сейчас побеседовать на пляже… – (Хотел добавить: с красивой женщиной, но вовремя осекся.) – Скорей бы вы поправились – тогда можно перенести наши встречи на улицу». – «Прогулки по распорядку очень небольшие». – «Пустяки! Лишь бы вы могли ходить. Я устрою моционы и на два, и на три часа. Мы организуем обед на свежем воздухе. Устроимся где-нибудь за волейбольной площадкой». – «Но я не могу ходить, Гарри». – «Да, пока да, – скрепя сердце, был вынужден согласиться я. – К сожалению». Мы молчали. «Слушайте, Дик, – осенило меня, – а что если нам выползти на балкон?» Он взглянул на меня и вдруг обрадовано закивал. Я помог ему пересесть в каталку и без всяких усилий выкатил ее на балкон. На нас пахнуло пряной свежестью улицы. Из-за стены, усиленные вибрацией стекол, доносились людские крики, гул машин, шум стройки в новых районах – мерный и тяжелый рокот наплывающего океана жизни.
