И уж совсем под занавес: никакой человек не может быть осмыслен и даже реально прочувствован в единстве своих возрастов, положите перед собой фотографии, отделенные десятилетиями, вспомните себя ребенком, юношей и взрослым человеком: что связывает всех этих столь близких и вместе бесконечно далеких людей? безусловно, что-то связывает, но это такая тонкая нить, которую можно рассмотреть лишь под микроскопом.
Вот почему искусство никогда не прослеживает человека от колыбели до могилы, но всегда берет те или иные жизненные фазы, в которых образ максимально выпукл и характерен, оставляя прочие фазы в тени, другого пути у искусства просто нет.
Вместе с тем в зародыше, как в семени, сокрыт весь поздний характер человека, а может быть и весь его жизненный путь, но тогда что же это такое – единство человека в его возрастных фазах? оно вроде бы есть, но «схватить» его не только рукой, но даже разумом или тем более органами чувств никак невозможно: что же, быть может, предмет, который мы ищем, действительно существует на самом деле, но существует не как спрятанная в комнате вещь, которую принципиально можно найти, а как Годо, которого мы ждем, но который никогда не придет, а мы его все-таки продолжаем ждать.
И если Годо на самом деле существует – а мы не имеем никакого права сомневаться в этом – то его единственное занятие состоит, по-видимому, в том, чтобы втайне за нами подсматривать, потому что другой роли у него в жизни нет и быть не может: попробуйте представить для него что-нибудь другое! не выйдет, – и если вообразить себе, так сказать, метафизический портрет Годо – который, конечно же, точнее и тоньше психологического – то им может быть только… но читатель уже догадался: между прочим, если рассматривать репродукцию Джоконды при свете настольной лампы, то отводя ее от портрета, то приближая, вы отчетливо обнаружите вместо женщины лицо гермафродита, да и у Годо по странному совпадению нет никаких ярко выраженных признаков пола.
И потому мне всякий раз настойчиво представляется такая правдоподобная сценка потусторонней жизни.
Когда мы умрем, то, по всей видимости, после туннеля, по которому нам придется пробираться со страхом, усиленным в астрале, как говорят тибетцы, в семь раз, нас конечно же встретит безбольный и блаженный Свет в конце туннеля, – и в нем мы упокоимся на некоторое время.
А потом, очнувшись, мы, судя по всему, разойдемся в разных направлениях, соответственно пройденному жизненному пути и заложенным в нас кармических задатках: иные из нас очень скоро вернутся в земную жизнь, а другие очутятся перед закрытыми дверьми Рая, где, заложив руки за спину и гремя громадными ключами, будет расхаживать взад-вперед Петр.
И тут же, наверное, присоединится к ним еще одна группка только что прибывших душ, и откуда ни возьмись очутится в самом центре их некий смуглый, длинный и тонкий мужчина с орлиным носом, неправдоподобно длинным подбородком, безгубый, но с доходящей до ушей саркастической улыбкой и чрезвычайно серьезным, вдумчиво-пронзительным взглядом, который, подобно гиду, уже миллион раз обслужившему туристов, станет негромко и терпеливо объяснять:
«Да вы поймите, ребята, Тот, кого вы ждете, к вам не выйдет, ни сейчас, ни завтра, ни через год, ни через миллион лет, он никогда к вам не выйдет, вы можете ждать Его или расходиться по уготованным вам обителям, это ваше дело, только умоляю вас, выслушайте меня до конца. Я люблю правду и чувствую даже некоторую обязанность поделиться ею с вами, итак, вы спросите, как все это получилось, очень просто: вначале Он души в вас не чаял, и чудеса вам являл, и знамения, и пророков вам посылал, даже сына Своего единородного не пожалел; а уж как были счастливы те, кто поверил в Него до конца! но и те, кто не верил, тоже были счастливы, хотя не так, как первые, те же, кто были несчастливы, были на самом деле счастливы, и только думали, что несчастливы, не сознавая своего счастья.
Короче говоря, был на земле настоящий Рай, а кто его не видел, тот просто слеп был или бревно имел в глазу, но потом пошло-поехало: чем больше Он себя людям являл, тем сильнее те от Него отворачивались, короче говоря, страшно сказать, но сложилось у нас всех здесь наверху впечатление, будто Он вам, придурошным людям, своим присутствием наскучивал, и мы просто обязаны были Его внимание на этот прискорбный фактик обратить, – Он от этого очень воскорбел и разочаровался, и стал от вас постепенно отходить, да чем дальше отходил, тем больше интереса и почтения с вашей стороны обнаруживал. Загадочность Его отсутствия вам почему-то очень по душе пришлась, вы с ума стали сходить от экстаза, Его же это ваше чудовищное извращение потрясло и совсем доконало, и тогда Он решил уйти от вас окончательно, быть может, в тайной надежде, что это вам как раз больше всего понравится, – короче говоря, теперь уже для вас поистине нет разницы, есть Он или Его нет, и так, наверное, лучше всего как для Него, так и для вас, понимаете, ребята? вы уж, пожалуйста, не обижайтесь.»
А души подле нас, неловко переминаясь и обмениваясь недоверчивыми взглядами – уж больно им не понравилось, что говорит этот противный человек – будут посматривать украдкой и с надеждой в сторону Петра, но тот, демонстративно гремя ключами, будет продолжать ходить взад-вперед, делая вид, что не замечает их вопросительных взглядов.
Метафизика взгляда шахматного короля. – Каждый помнит, как в «Мастере и Маргарите» Воланд с котом играют в шахматы: волшебные фигуры, волшебная доска и два волшебных игрока, какой интересной должна была быть их партия! недаром Коровьев шепчет Маргарите, что ей ни в коем случае не следует прерывать ее своим вмешательством, а шахматные журналы многое бы дали, чтобы ее напечатать.
Быть может, судя по участию Воланда – а ведь он мог все или почти все – партия эта была на уровне Алехина или Капабланки, с другой стороны, учитывая поведение кота, нам как-то это трудно себе представить: слишком уж тот ломался, кривлялся и фокусничал, короче говоря, все это воландовское волшебство для настоящего шахматиста не стоит и ломаного гроша, ведь настоящий шахматист заворожен только красотой и глубиной шахматной мысли и больше ничем, – и он тысячу раз прав!
Ибо как все-таки наша жизнь похожа на шахматную партию – по стилю, в плане занимательности и, главное, с точки зрения смысла! в жизни ведь всегда должен быть какой-то смысл, даже если кто-то вздумает отрицать его, поведите такого человека на казнь: он тотчас заупрямится и закатит истерику, – вот и получается, что сохранение собственной жизни для такого человека уже есть первая и главная цель жизни, затем идут секс, любовь и семья, сюда же обустройство быта, профессия, признание людьми, затем тысячи мелких привычек, страстей и желаний, способных заменить первичные жизненные роли.
В шахматах тоже есть свой особый смысл и сводится он к тому, чтобы дать мат противнику, невзирая на собственные потери, так что в материальной жертве, как заверит вас любой шахматист, заключается вся красота игры! нет, какова параллель с жизнью! разве «идеальные» мотивы не одерживают здесь верх над «низшими» инстинктами? и разве не очевидно, что на каждом шагу люди жертвуют жизнью ради чего-то для них более «высшего», как то: семьи, детей, любимой женщины, родины, собственного достоинства, лучшего посмертного бытия и так далее и тому подобное?
