Из немецкого тыла, совершенно непостижимым образом удалось выбраться в блокадный Ленинград. Могу сказать, что в блокадном Ленинграде морально и физически было легче, чем в оккупации».
Вспоминает Анна Федоровна С, жительница деревни Чаща Гатчинского района Ленинградской области:
«При немцах нас не кормили. Давали хлеб только тем, кто на них работал. Остальные, кто не мог или для кого работы не было – живите, как хотите… Выживали, как могли. Ходили за сотню километров в Псковскую область – косить траву, или менять вещи. Голодали страшно! Но самое страшное началось, когда немцы стали отступать зимой 1944 г. Прошли по деревне и сказали: «Собирайтесь, выходите». Кто не хотел или не мог идти, тех пристреливали. Деревню сожгли. Шли пешком, некоторые не выдерживали, падали. И оставались в снегу. А когда добрались до Латвии, то тогда раздали нас латышам – в батраки».
Кажется сегодня должно быть понятно, что нас ожидало в случае победы немцев? Известны человеконенавистнические планы Гитлера оставить на европейской части России лишь 14 миллионов человек, остальных же переселить за Урал, либо истребить. Для оставшихся предполагался минимум жизненных благ, минимум образования – максимум четыре класса. Какая планировалась религиозная жизнь для будущих покорённых жителей восточного пространства? Вот что говорил Гитлер на совещании 11 апреля 1942 года:
«Необходимо запретить устройство единых церквей для сколько-нибудь значительных русских территорий. Нашим интересам соответствовало бы такое положение, при котором каждая деревня имела бы собственную секту, где развивались бы свои особые представления о Боге. Даже если в этом случае в отдельных деревнях возникнут шаманские культы, подобные негритянским или американо-индийским, мы могли бы это только приветствовать, ибо это увеличило бы количество факторов, дробящих русское пространство на мелкие единицы».
Очень хорошо человеконенавистническую программу немецких фашистов определил святитель Николай Велимирович:
«А всем нам известна их философская теория насчет пространства и освоения его: чтобы продвинуться и захватить… сады, виноградники, огороды, поля, луга, леса, реки, горы и так далее. Но вы, сербы, вместе с Богом воскликните в ужасе: «Как же это вы сделаете, если там живут тысячи и тысячи людей, братьев ваших, которые признают Того же Единого Творца и Отца – своего и вашего? Как?!» «Легко сделаем, – отвечают они. – Совсем легко. Людей мы огнём повыжигаем, а их леса, поля и виноградники себе заберём. Людей покосим, а их капусту себе оставим, чтобы росла для нас. Людей повылавливаем, поснимаем с них одежду, а их голыми потопим в воде. Людей уничтожим, как гусениц, а их добро и золото заберём себе. Людей потравим ядовитыми газами, а их зерно, вино и елей оставим себе. Людей изгоним в пустыню, пусть вымирают там от голода, а сами сядем за их столы, будем есть, пить и веселиться».
Однако, победа в Великой Отечественной войне была не только физическим спасением народа, но и возрождением его духа. Вспомним, что война началась 22 июня – в день Всех Святых, в земле Российской просиявших, и смысл этой мистической даты лучше всего выразил местоблюститель митрополит Сергий в своем знаменитом обращении:
«Фашиствующие разбойники напали на нашу Родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени пред неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему Отечеству… Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своём долге пред Родиной и верой и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы – православные, родные им по плоти и вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом… Вспомним святых вождей русского народа, например Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших души свои за народ и родину… Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей родины. Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг…».
Некоторые публицисты имеют дерзость утверждать, что «победа задавила ростки покаяния». Немногие еще живущие верующие старшего поколения, заставшие войну и послевоенные годы, могут засвидетельствовать, что это – неправда. Не только во время войны, но и после нее храмы были переполнены, люди стремились на исповедь и к причастию. Таких были не тысячи, а сотни тысяч, пожалуй, – миллионы. Вот что говорил о. Кирилл (Павлов):
«Я шёл с Евангелием и не боялся. Никогда. Такое было воодушевление! Просто Господь был со мною рядом, и я ничего не боялся. Дошел до Австрии. Господь помогал и утешал…» Вот как он описывает лишь один эпизод: «…в один воскресный день я пошёл в Тамбов. Там только что открыли единственный храм. Собор весь был голый, одни стены… Народу – битком. Я был в военной форме, в шинели. Священник, отец Иоанн, который стал впоследствии епископом Иннокентием Калининским, такую проникновенную проповедь произнёс, что все, сколько было в храме народа, – навзрыд плакали. Это был сплошной вопль…»
Вот какое было покаяние, вот как реально, а не мнимо жила Православная Россия во время Великой Отечественной войны. Поражает находка следопытов отряда «Ингрия», которыми были найдены останки советского воина, а рядом – снайперская винтовка с многочисленными зарубками и Новый Завет. Безвестный снайпер жил, как о. Кирилл (Павлов) – шёл с Евангелием и не боялся. На передовой, как вспоминает замечательный петербургский художник, иконописец, глубоко верующий человек ветеран войны Сергей Николаевич Спицын, солдаты более старших возрастов резко осекали молодых, если с их уст невзначай срывалось богохульство: «Хочешь в живых остаться – Бога не хули!» Многие молились перед боем.
У Сергея Николаевича Спицына в памяти сохранилось немало поучительных и ярких эпизодов о войне. Он прошёл долгий и нелёгкий фронтовой путь, начавшийся с пригородов Ленинграда в 1941 году и завершившийся в Праге в мае 1945-го. Вот его воспоминания о войне и о блокаде:
«Летом 1941 года, после начала войны, я вступил в так называемый истребительный батальон, в который набирали учеников старших классов. Нам выдали оружие и дали задание быть у милиции на побегушках – кого-то конвоировать, дежурить, что-то охранять. По форме мы отличались от армии тем, что носили зелёную гимнастерку и синие штаны.
Сначала батальон находился в Лигово, где был наш дом, а потом 4 августа нас всех перевели в Красное Село. Мы пробыли там месяц и шесть дней: стояли как регулировщики, рыли окопы, сооружали дзоты. Вспоминаю, что ночевали мы под колокольней каменного Троицкого собора XVIII века, рядом стояли бочки с квасом: пей, сколько хочешь. Временами было очень страшно, но о сдаче города и разговоров не было. Затем фронт подошел к самому Красному Селу. 10 сентября немцы взяли Дудергоф, а 11-го – Красное Село. Пришлось отступать. Вспоминаю, как немцы из громкоговорителей вслед нам кричали: «Драпаете, синештанники?»
