Затем врагом было взято и Лигово. Дома нет, дом под немцами… Отправился в город. Там, в районе Ржевки, формировался 9-й полк 20-й стрелковой дивизии народного ополчения. Месяц я там проходил обучение военному делу, а в конце октября, 28-го числа, нас направили на Невскую Дубровку. Оказался с сослуживцами на левом берегу. Ночью из-за темноты не мог зарыться, но и утром в землю зарыться было невозможно. Не потому, что земля мёрзлая: трудно только верхушку пробить, а дальше – песок. Причина была в другом: где бы я ни начинал рыть, натыкался на тело. Великая и страшная правда: на квадратный метр Невской Дубровки приходится по телу нашего бойца. Земля там полита кровью…
На Невской Дубровке на левом берегу я пробыл три или четыре дня. Потом меня перевели в саперный взвод. Его командиром был преподаватель Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта. Мы как-то разговорились, и он меня к себе взял. Занимались постройками блиндажей и перевозом частей нашей дивизии. А перевозка была такой: туда шло 80 бойцов, обратно – один-два раненых.
Потом ранило и меня. Это было в середине ноября, но по сути зима: лёд шёл, и было очень трудно помогать нашим солдатам на плацдарме, перевозить людей и боеприпасы на ту сторону. И тут лёд на Неве наконец-то встал. В это время меня и ранило: вышел из блиндажа и спустился в окоп, вырытый в полный рост, и вдруг рядом со мной в полутора метрах разорвался снаряд. Два дня я не слышал и не говорил – мне было очень плохо.
После выздоровления после ранения меня отпустили домой, поскольку пошёл в армию добровольно и до-призывно. А существовало постановление: раненых допризывников отпускать по домам. А в городе уже бушевал голод. Когда взяли Тихвин и об этом объявили, стало по-настоящему страшно: это означало второе блокадное кольцо и по сути близкий конец. Но даже такая страшная весть воспринималась недостаточно остро: люди были заняты тем, как бы выжить самим и своим близким. Люди умирали, вокруг валялись трупы… И какая была радость, когда Тихвин отбили у немцев!
Что меня спасло? Я поступил в Среднюю художественную школу при Академии художеств. Дело в том, что до войны я учился в художественном училище. И вот в блокадном Ленинграде я встретил свою учительницу из училища, которая одновременно преподавала в Академии художеств. Она мне сказала: «Серёжа, тут ты загнёшься – поступай в Среднюю художественную школу при Академии художеств. Там интернат, как-то кормят. Для поступления что-то надо сделать и показать директору».
Нарисовал нашу атаку: как на лодке мы подплываем к берегу и высаживаемся.
В конце марта 1942 года Академия художеств была эвакуирована в Самарканд. С ней выехал и я. Во время отъезда я не мог взобраться в кузов машины, так я ослаб. Машина уже готова была тронуться, без меня. И тогда я взвыл, как раненый зверь. Ребята услышали, помогли подняться. В конце марта заканчивался зимний период «Дороги жизни». Лёд уже подтаивал днём, временами приходилось ехать по воде. Но обошлось, ЧП не случилось. Возможно, ещё и потому, что ехали ночью и под удар немецких бомбардировщиков не попали…
В Самарканде пробыл недолго: в августе 1942 года меня призвали в армию, в учебную бригаду «катюш». Через год попал в 27-ю миномётную бригаду, в которой довоевал до конца войны.
Помню уже в Румынии взяли в плен взвод немцев. Один солдат из молодых, только-только прибывший недавно из тыла, стал размахивать автоматом:
«Я их, гадов, сейчас всех перестреляю!»
Его отвели в сторону и объяснили коротко и ясно:
«Ты с наше повоюй, тогда и ори».
Пленных благополучно доставили в тыл. Хотя всего за несколько дней до этого немцы, прорывавшиеся из окружения, вырезали сонными с десяток наших солдат, застав их врасплох…».
Таким было великодушие русского человека на войне. Если же говорить о плодах покаяния, известных нам из слов Иоанна Предтечи (у кого две одежды – отдай одну), то нравственная высота русского человека проявлялась в таких удивительных поступках, как отдача русскими сиротами и вдовами зачастую последнего хлеба военнопленным немцам.
Моя мама заслуженный врач Галина Георгиевна Василии вспоминала, как её одноклассница после войны отдала свою пайку пленному немцу, который под конвоем шел на работу – восстанавливать разрушенные дома Ленинграда. А отец этой девочки погиб на войне…
Что же касается даты фактического окончания войны – 6 мая, то о ней замечательно сказал Святейший Патриарх Кирилл:
«Победа в Великой Отечественной войне была бы невозможна без особого покровительства Божия… Именно в этот день (святого Георгия Победоносца) завершилась Вторая мировая война. Сам факт совпадения этих событий был знамением, потому что то, что произошло в те страшные годы, во многом являет нам тайну Божественного милосердия».
Напомним, что это был день Пасхи Христовой – победы жизни над смертью, любви над ненавистью, правды над ложью.
И таких символических дат в истории войны было множество. Напомню хотя бы некоторые, связанные с обороной Ленинграда, – судьбой нынешнего Санкт-Петербурга. Начало блокады Ленинграда, 8 сентября – это День Сретения Владимирской иконы Божией Матери – память об избавлении России от страшного нашествия Тимура в 1395 году. А 27 января – это День святой равноапостольной Нины и День отдания Крещения. Это глубоко символично, потому что для Санкт-Петербурга блокада явилась Крещением огнём, голодом и кровью, временем мученического испытания.
То, что блокада началась в День иконы Владимирской Божией Матери, в высшей степени значимо. Пресвятая Богородица, начиная с 1917 года, невидимо управляет Россией и ведет её к вере и покаянию через различные беды и испытания. О блокаде написаны горы книг – это и документальная литература, и художественные произведения. В последнее время появились книги, которые освещают её и с духовной точки зрения, в частности, сборник «Испытание» с рассказами прихожан Князь-Владимирского собора о блокаде. И вот как раз на судьбе отдельно взятого собора, Князь-Владимирского, видно, каков был всенародный подвиг, каково было народное страдание и какова была милость Божия в эти страшные годы.
То, что гитлеровцы не щадили церквей, подтверждает малоизвестный факт: один из страшных прицельных налётов на Князь-Владимирский собор был 4 апреля 1942 года в Великую субботу, когда верующие пришли святить «пасхальные куличи» – простые кусочки хлеба. Немцы, шедшие под знаком креста, не пощадили русских христиан. И если бы не советские самолеты с красными звездами на крыльях, если бы не зенитки, от собора ничего бы не осталось…
В блокаду Церковь была со своим народом, в самых страшных его испытаниях. Вспоминает Лидия Константиновна Александрова-Чукова:
«Мой отец Константин, младший, седьмой ребенок в семье, родился в 1929 году в Ленинграде. В Стандартном посёлке семья разместилась в двух собственных домах, стоявших через дорогу, и имела два огорода, благодаря которым, с Божией помощью, и пережила блокаду. В 1943 году в связи с тем, что деревянные дома посёлка стали разбираться на дрова для города, семья была переселена в поселок Шувалове, где стояли войска МПВО. Как рассказывал отец, к концу зимы 1942 года во дворе церкви в Шувалове, где настоятелъствовал прот. Александр Мошинский, а регентом был мой дед, всё пространство от ворот до озера было занято горой трупов умерших горожан, которые туда отвозили родственники или соседи, да так и оставляли.
