– Ой, дяденька, ну что ты пристал?
Яромир смерил девочку задумчивым взглядом. Творилось что-то неладное. Вокруг становилось все темнее, деревья подступали все ближе, тянули крюковатые лапы-ветви. Тропка под ногами как-то незаметно истончилась, а потом исчезла совсем. Девочка уверенно вела их все глубже в чащу.
Иван шагал все медленнее. Он вообще не имел привычки к пешей ходьбе. Раньше когда случалось куда отправиться – на коне ехал, али на санях. Теперь вот на волке-оборотне кататься повадился.
К тому же в лаптях ноги княжича откровенно скучали. Не по сердцу ему была такая обувка.
– Девочка, а девочка! – наконец не выдержал он. – Нам долго еще идти-то?!
– Ха-ха-ха, долго! – внезапно рассмеялась девочка. – Далече вам идти еще! А я-то уж пришла, ха-ха-ха!
Она отбросила корзинку и вдруг принялась… расти! Да скоро так, быстро! Ее просто-таки унесло вверх, расперло во все стороны!
Вымахавшее до размеров сосны и уже совсем не похожее на восьмилетнюю девочку существо уперло руки в бока и захохотало еще громче. Иван в ужасе отшатнулся, Яромир кувыркнулся через голову, кот Баюн истошно замявчил.
Но великанша не стала их топтать или делать еще что-либо. Насмеявшись от души, она… растаяла в воздухе. Вот только что еще была плотная, здешняя, а вот уже сквозь нее видны деревья, а там и вовсе нет никого.
Только приглушенный смешок плавает в воздухе.
– Ик!.. – издал слабый звук Иван. – Ик!..
– Водички попей, – рассеянно посоветовал Яромир. – Вот ведь я кулёма-то… Манилу не признал…
– Кто… кто это был-то?! – воскликнул Иван.
– Да Манила, говорю же. Ну или Водила… хотя нет, все-таки Манила. Дух нечистый, людей в лес заманивает.
– А он… она… оно не вернется?!
– Да не бойся ты его, – поморщился Яромир. – Манила только обликом страшен, а так – морок пустой, бессильный. Только и может, что завести в чащу или болото. Распознал бы я его раньше, так солью бы сыпанул в харю, он бы сразу и сгинул…
Иван недоверчиво шмыгнул носом и подобрал корзинку, брошенную злым призраком. Та, в отличие от хозяйки, никуда не пропала… вот только запах изнутри шел уже совсем не приятный! Заглянув под платок, Иван выпустил ручку и зажал рот – корзина стала полна могильной земли, а в ней копошились трупные черви.
Бедный княжич едва не выпростал съеденное на землю. Яромир насмешливо на него покосился и сказал:
– Давай, Иван, как в прошлый раз. Сызнова переодевай всю одежу, обувь переобувай, да молитвы читай. Может, выйдем еще, вроде недолго нас Манила и вел-то…
Иван вывернул наизнанку мятель и с кряхтеньем переменил лапти. По крайней мере, хоть в этом они оказались лучше сапог – левый от правого ничем не отличается.
Старую молитву-заклиналку он тоже наскоро пробормотал. А потом вспомнил про даденный архиереем в дорогу молитвослов и принялся читать уже оттуда.
Вроде помогло. Во всяком случае, блукали Иван с Яромиром недолго, скоро уже вышли на тропинку. Волколак принюхался к воздуху, ища знакомые запахи. Судя по следам, пришли они с Иваном вон оттуда… и деревья в той стороне стоят чуть пореже. Ничего не добился проклятый Манила, только времени у них несколько отнял.
Откуда-то издали донесся посвист. Словно ветер воет. Но постепенно вой стал отчетливее, сложился в человеческий голос. Кто-то тоненько звал:
– Ау-у!.. Ау-у!..
– Слышишь? – забеспокоился Иван. – Это что там, ребенок заблудился?..
– Да не, это Аука кликает… – проворчал Яромир. – Бесов полисун…
– Аука?.. Это кто еще такой?
– Полисун, говорю же. Леший.
– Так зима же на дворе, – нахмурился Иван. – Все лешие спать легли.
– Все легли, а этот нет. Аука единственный из их братии зимой спать не ложится. И когда все прочие лешие спят, ему особое раздолье. Бегает по чужим лесам, морочит, кликает вот так вот…
– Зачем?
– Известно, зачем. В глушь завести или в болото. А то и просто истомить, пока мертвым не падешь.
– Зачем?!
– Такое вот он существо. Пакостное.
– И Кащею небось служит! – возмутился Иван.
– Да вроде нет… Аука – шалопай тот еще, никому не служит.
Тоненький голосок становился все громче, доносился то слева, то справа. Но на глаза Аука не показывался, бегал где-то за деревьями.
– Как он выглядит-то, Аука этот? – стало любопытно Ивану.
– А кто его знает… Я его никогда не видел. Но проказником он всегда был. Даже еще до лешачества.
– Это как, до лешачества? – не понял Иван. – Он что, раньше лешим не был?
– Все лешие раньше лешими не были. И водяные. И домовые. Они ж духи. Местники. Они раньше людьми были или зверями. А потом – вот.
– А-а… а я думал, что лешие и водяные – это бесы, которых Господь с неба скинул, да они мимо ада пролетели. Кто, значит, в лес упал – тот в лешего превратился, кто в воду плюхнулся – водяным стал…
– Да что же он их – легионами скидывал? – хмыкнул Яромир. – Леодрами, может? Прикинь-ка, сколько на белом свете одних только домовых. Не, леший рождается, если вдруг какой человек в лесу сгинет, помрет там, а в Навь не уйдет, так в этом лесу и застрянет. Ну или не человек, а зверь какой особенный, умный. И водяной тоже.
– А домовой?
– И домовой.
– А этот Аука кем был прежде?
– Ну, доподлинно-то я не знаю, – задумчиво молвил Яромир. – Меня там не было. Но мне рассказывали…
– Ребенком он был малым, – сварливо мяукнул из котомки Баюн. – Капризным очень, непослушным. Мамаша ему однажды и рявкнула в сердцах – да чтоб тебя леший взял! Сука тупая. Нельзя так даже в шутку говорить. Потому что если леший, черт, Бабай или еще кто вдруг это услышит – так у него ж теперь полное право будет ребенка забрать. Раз сами отдают. Ну вот так вышло, что леший тогда как раз рядом проходил, да и услышал. И спер ребенка.
– И что?! Сожрал?! – ужаснулся Иван.
– Да лешие людей-то не едят, – хмыкнул Яромир. – Просто утащил к себе… им иногда людского тепла хочется, понимаешь ли. Да только Аука и в лешачьей берлоге все капризил да баловался. Леший с ним тоже не выдержал, да и выгнал – иди, мол, куда хочешь. Только дорогу назад Аука не нашел – поблукал-поблукал, да так и помер там, в чаще. От голода, видать. А потом уж сам лешим стал – только неправильным, не как остальные. Потому и зимой не спит, и леса собственного у него нет – по чужим шастает.
Аука за деревьями надрывался все отчаяннее, явно стараясь подманить к себе людей. Яромир, которому это порядком надоело, ухватил Баюна за шкирку и велел:
– Ну-ка, кошак, подай голос погромче.
