– Про Мокошь и Ладу я знаю, помню, – перебил Иван. – Идолов их видал. А Афина – это кто такая?
– У вас про нее не слыхали.
– А чего так?
– Она богиня мудрости и знаний. А вы, русы, народ тупой и невежественный.
– А если за хвост потянуть, киса? – обиделся Иван.
– Умней вы от этого не станете.
– У нас зато Числобог есть, – вмешался Яромир. – Он бог времени и цифири.
– Во, видал! – обрадовался Иван. – У нас зато… хотя это не у нас, а у вас, язычников. У нас всякие святые праведники и мученики.
– Это те, что вериги носят, ногти грызут и тараканов жрут? – насмешливо мяукнул Баюн. – Они-то уж точно мудрые, да-а-а…
– Киса, прекрати! – разозлился Иван.
– Ладно, ладно… Слушай сказку дальше. Значит, началось с того, что поссорились три богини…
– А из-за чего они поссорились? – снова перебил Иван.
– Говорю же – из-за чепухи, – раздраженно ответил Баюн. – Яблока, на котором какая-то сволочь написала «Прекраснейшей». Ну бабы-дуры мгновенно же из-за него передрались. Спорили-спорили – никак. Обратились к Перуну – рассуди, мол. Но он же не дурак был. Мокошь ему, понимаешь, супружница, Афина – дотя любимая, а Лада… не родня, но смотрит зело недобро. Перун им и говорит – некомпетентен я в таких важных вопросах, да еще и соринка в глаз попала. Так что идите-ка вы, девицы-красавицы, на… на гору Ида! Живет там один пастушок – он в этих вопросах как раз дока. Ну они и пошли. Предстали такие перед ним в чем мать родила, да еще и бухие в хлам, и орут хором: а ну выбирай самую красивую, сука! Пастух, конечно, очумел от такой засады и крепко задумался. А богини, знать, на одну только красоту не полагались, и стали его подкупать. Мокошь царский венец посулила и богатства сказочные. Афина – силу богатырскую и меч-кладенец. А Лада – первую в мире красавицу в жены. Сука. Ну а пастух-то молодой был совсем, да еще и дурак конченый. Он Ладу и выбрал. Ту с тех пор все зовут не иначе как Прекраснейшая, а две другие на нее зуб точат. И на пастуха тоже, конечно.
– Ты к делу переходи, киса, – нетерпеливо сказал Иван. – Что ты как издалека-то зашел?
– Я к делу и перехожу. Лада свое обещание сдержала – сосватала за того пастуха первую девку в Греции. Еленкой ее звали.
– Как дочку князя Всеволода? – обрадовался Иван.
– Да, как невесту твоего брата, которую ты, харя бесстыжая, испортил.
– Да я это… – сгорбился Иван. – Не со зла ж… У меня это…
– Знаем, чего у тебя там, – фыркнул Баюн.
– Рассказывай дальше, кошак, – велел Яромир.
– Короче, все хорошо, да что-то нехорошо, – продолжил Баюн. – Вышло так, что Еленку к тому времени уже оприходовали. Замужем она оказалась – за Менелаем, спартанским царем…
– Ишь, целым царем! – восхитился Иван.
– Да у этих греков оно только название было, что царь. А так правил-то каждый из них одним городишком, да окрестными огородами. Все их царства, пожалуй, в одном вашем Тиборском княжестве уместились бы.
– Ах вон оно как…
– Но какой-никакой, а все же царь. Нельзя же просто прийти к нему и с порога так – отдавай свою царицу, сука! То есть можно, конечно, но… бить же будут. Ну пастух и закручинился. Но Лада ему такая – не кручинься, сука, приди просто до места, зазнакомься с этой Еленкой, а я уж тебе пособлю. Ну и пособила. Менелай, значит, из дому ушел, по делам царским…
– На войну?
– Не, до ветру. Фиников несвежих съел. В общем, только он за порог, а пастух уже с Еленкой обжимается, да к себе ее жить зовет.
– На пастбище, что ли? – не понял Иван.
– Не, он, я забыл сказать, тоже царевич был, только троянский.
– Иди ты, – усомнился Иван. – У них там что, царевичи овец пасли?
– Я ж говорю, мелкие царства были, бедные. Но Троя среди них была наибогатейшей. Так что Еленка сразу, не будь дура, согласилась. Еще и злата-серебра мужниного уволокла столько, что корабль просел.
– А дальше что?
– А дальше греки крик большой подняли. Что, мол, за нахальство, совсем эти троянцы берега потеряли, средь бела дня у царей цариц воруют! А у них там у всех круговая порука была, крепко держались, вот и собрались всей оравой отмстить. Предать, значит, пожарам их села и нивы. Первым, ясное дело, сам Менелай рванул. Горячий был спартанец. Сразу следом и даже чуток впереди – брательник его старшой, Агамемнон. Тоже царь, только уже микенский. Этот, понятно, не ради поруганной семейной чести шел, а руки погреть. Жадный был очень, а Троя от богатств аж ломилась. Еще позвали они с собой дедушку Нестора – тот уже совсем старый, аж песок сыпался, но в округе его очень уважали. По дороге заехали за Одиссеем – этот вообще голь перекатная, но зато считался наипершим в Греции хитрованом. Еще с ними пошел Аякс – дурак дураком, зато огромный, как сарай. От его крика вороны падали. Присоединился Диомед – этот был не такой здоровый, зато озверелый, как бешеная росомаха. Он даже на богов с рогатиной ходил. Ну а последним им был нужен Ахилл – первый богатырь земли грецкой. Только этого добром сманить не удалось. Он тогда еще малец совсем был, только вчера из пеленок вышел…
– Но уже богатырь?
– У него матка – богиня, морского царя дочка. Рано созрел. Но родичи не хотели, чтоб он во всю эту чехарду впутывался – но просто отказаться же нельзя. Слово богатырское дадено, на попятную не пойдешь. Так что решили они схитрить малость – сказали, что Ахилл внезапно помре, а сами спрятали его среди девок, под девку же нарядили и велели тихо сидеть. У него борода расти еще не начала, личико гладкое, сам щупленький, узкоплечий – от девки и не отличить, если в кокошнике-то. Ну он и сидел тихо. Греки смутились, конечно – ну как тут быть? Не задирать же всем подолы в поисках того самого? Так и побить могут. Но тут Одиссей смекнул. Призвал несколько доверенных дружинников, да велел им в щиты бить, а сам горланит – враги наступают, караул, убивают! Ну и вот. Нормальные-то девки что в таких случаях делают? Визжат, паникуют, по норкам прячутся. А у Ахилла, понятно, ретивое взыграло – он махом ближайший меч сграбастал, да как заорет – подходи, мол, кто смелый, всех распластаю! Тут-то его сразу и опознали, даром что в кокошнике. Вот.
Баюн замолк. Иван немножко подождал, а потом недоуменно спросил:
– Это что, все? А про войну когда?
– А про войну уже другая сказка, – огрызнулся кот. – А эта закончена.
– Э… а к чему ты вел-то?
– Сказку я рассказывал, дурак. Кто слушал, молодец, а кто понял… ни черта ты не понял, конечно. Вечно я зря язык тружу.
– Ты бы свои сказки записывал, что ли, – посоветовал Яромир. – Для потомков.
– Я не умею писать. Я же кот.
– Ну так научись. А то вон какой ты всезнающий котейка, а толку от тебя нет. Научился бы писать, так небось и книгу бы написал. Летопись, как преподобный Нестор. Не тот, грецкий, а наш, который из монасей.
