– Вот! Я ж тогда из Тиборска в Ратич ехал – да один, без сопровождения! Просто вот взял, оседлал Сивку, да и поехал! Сам по себе!
– Молодец какой, – похвалил Яромир.
– Еще б не молодец! – подбоченился Иван. – Я, да будет тебе ведомо, не токмо ликом красен, да телом статен – мне похвалиться много чем есть!
– Ишь как. И давно ли?
– С самого рождения. Родился я всем хорош, всем пригож! По локти в серебре, по колено в золоте! Все отрочество как сыр в масле катался! Скажу, бывало, батюшке аль матушке – хочу того-то!.. так сей же час все и получаю!
Глаза Ивана затянуло мечтательной поволокой – вспомнилось счастливое беззаботное детство. Яромир хмыкнул – насмешливо, но и с легкой завистью. Его батюшка, Волх Всеславич, оставил подлунный мир, когда Яромиру было неполных пять лет, и он его почти не помнил. Так, смутные образы – раскатистый смех, поднимающие к небу огромные руки, колючая щетина, трущаяся о гладкую детскую щечку…
Вот братка Бречислав помнит поболе – он старше на три года. Зато Финист вообще ничего – тризну отца он встретил двухлетним несмышленышем. Ну а сестренка… здесь на лицо Яромира набежала тень.
Совсем уже стемнело, небо звездами усыпало. Только малый костерок и сверкал на заснеженном поле искоркой. Яромир лежал на земле, завернувшись в корзно, Иван все еще что-то лениво жевал.
Ясно сегодня, ни облачка. Только на восходе легкая дымка. Вот черноту прочертило лучистой полоской, исчезло у самого небозема…
– Ангел за душой усопшего полетел… – протянул Иван, глядя на падающую звезду.
– Или Змей Горыныч на лету облегчился, – добавил Яромир.
– Что-то у тебя версия гадкая какая-то. Моя лучше.
– Знамо лучше, – согласился Яромир. – Эх, а вызвездило-то как… Ночью мороз будет.
– Правда? – огорчился Иван. – Откуда знаешь? Ты ж не провидец!
– Не провидец. Но и не слепой. Вон как Конь на Приколе мерцает – верная примета, к заморозкам.
Иван попытался найти указанное созвездие. Не нашел. Про Коня на Приколе он слышал, но как тот выглядит – не помнил.
Зато Иван нашел Стожар-звезду – она в форме ковшика. А вон там Утиное Гнездо. А те три звездочки – братья Кигачи, что ездят по небу на колесницах.
Больше Иван звезд не знал. У матушки его, премудрой княгини Анастасии, книжки были важные, Шестоднев и Звездочтец – вот в них все было подробно обсказано. Когда Иван еще малой был совсем, матушка порой брала его на коленки, да читала из тех книжек – где какая звездочка посажена, да что она пророчит.
Только Иван почти все с тех пор позабыл – матушки-то уж двунадесятый год на свете нет. Всего-то девять годочков было Ванюше, когда преставилась. Батюшка тогда горевал сильно, тосковал. Повторно так и не женился, до смерти вдовел.
– …Грамоте меня научили, то слава богу, – рассказывал княжич Яромиру. – Глагольной. Счету еще… до двух дюжин. На пальцах и костьми. А прочих ученостей всяких я не постигал – неумок потому. Меня учить – что рыбу в бочке топить: проку нема, одна маета.
– Так ли уж и нема? – усомнился Яромир.
– Да вот сам посуди. У Берендея Вячеславича, батюшки нашего, три сына было. Из тех, что до усов достигли, конечно. Глеб, Игорь, да я сам-третей. Глеб всегда из нас наиперший был. Такой умник-разумник, что иногда аж врезать ему тянуло. Батюшка с матушкой на него не нарадовались. Игорь тоже их радовал, но поменее. Так и сяк он был – вроде и ничего себе, а… и ничего особенного. Просто человек как человек – боярин хороший мог бы быть, а в князья не годился. Урожденный князь у нас Глеб. Ну а я-то… я что, я ничего. Мне даже матушка завсегда говорила – ты, Ванюша, у меня от природы глупенек, так и не учись всяким премудростям, а то совсем от них одуреешь. Я и не учился. По своей воле. Ан по чужой иногдажды и приходилось, потому батюшка у нас суров был, всех троих сынов хотел в люди вывести.
– И чему ж тебя обучили? – заинтересовался Яромир. – Только грамоте и счету?
– Еще воинским умениям. Княжескому сыну без этого никуда. Помню, подходит ко мне, малому еще, воевода Самсон и молвит человеческим голосом – буду тебя, Ванька, на мечах биться учить. А я ему в ответ – лениво мне, дядька, не хочу.
– А он что?
– А он промеж ушей меня стукнул. Воевода Самсон нам, отрокам, заместо тятьки родного был – чуть что не так, сразу подзатыльниками угощает. По-доброму, по-отечески.
– Так тумаками и выучил? – одобрительно спросил Яромир.
– Ну а куда ж без этого… Зато уж ладно выучил, в богатыри вывел. Вон я теперь какой, крепкий да могутный…
Широко зевнув, Иван потер глаз кулаком и промямлил:
– Потом меня еще поэзии учили… Гехзаметру…
– Иди ты, – не поверил Яромир. – Так таки и поэзии? И многому выучили?
– Да уж немалому. Талан во мне еще в детстве прорезался. Помню, подходит ко мне, малому, матушка, да и говорит – а придумай-ко, Ванюшка, рифму к слову «пирожок». А я ей, прямо даже не задумываясь, сходу: пирожок – язык обжег! Тогда-то и поняли родичи, что поэт в семье растет…
Иван зевнул еще шире. Яромир вдруг заметил, что он до сих пор странным образом возится с остатками колбасы. И зачем-то достал из котомы пузырек, подаренный волхвом Всегневом. Оборотень прищурился, принюхался и подозрительно спросил:
– А ты что там делаешь?
– Да вот, хочу еще одно молодильное яблоко соорудить, – охотно поделился Иван. – Только яблока у меня нет, так я молодильную колбасу сделаю.
– Чего-чего ты сделаешь?! – вскочил Яромир. – Ты… это же живая вода! Ты на кой ее туда вылил?! Ну ты… ты… как есть дурак!
– А что?! Яблоко молодильное – вещь полезная!
– Так оно же не так создается! Его еще семечком поливать нужно! А ты просто внутрь напхал… да еще и в колбасу!
– А вдруг и так получится!
– А вдруг нет?!
– А вдруг да?!
– Ну и что тогда?! Кому ты эту колбасу ладишь – себе или мне?!
Иван озадаченно почесал в затылке. И то сказать, молодильная колбаса ему еще долго не понадобится. Он обиженно осмотрел результат своих трудов, завернул в тряпицу и спрятал в котому.
– Бес попутал… – пробубнил он, виновато глядя на Яромира.
– Бес… Зря только живую воду извел… – проворчал тот, выхватывая почти опустевший пузырек.
– Да ничего, там еще осталось немножко…
– Немножко. На один разок. Одну рану заживить. А было б на три, на четыре. Дурак как есть, разбазариваешь ценный припас…
Костер уже почти потух. Раздосадованный, что сызнова сотворил глупость, Иван завернулся в теплый мятель, подложил под голову кулак и закрыл глаза. Сон, правда, все равно не шел. Голову распирало от думок. О родном княжестве, о древних временах, о их с Яромиром пути на остров Буян…
