Кащей пристально рассматривал водную гладь. Он уже достиг нужного места и видел, что чудесное блюдо не соврало, ничего не перепутало. Там, где еще только вчера был большой остров, ныне плескались волны. И лишь туманная дымка все еще держалась, все еще колебалась слабехонько.
Похоже, вывернутый Алатырь-камень Кащей почувствовал не сразу же. Не мог ведь Буян уйти на дно за несколько минут – все-таки целый остров, да и немаленький. Наверное, именно тогда до Кащея это и донеслось – когда над Алатырем заплескались волны.
Описав несколько больших кругов, Кащей так и не заметил ничего интересного. Только множество всплывших древ, да огромное расползающееся пятно грязи. Страшно представить, сколько мути поднялось со дна, когда на него легла этакая махина.
Но больше ничего не видать. Нигде ни зверя, ни человека. Вообще никого живого.
Скверно, что всевидящее блюдо нельзя выносить из Костяного Дворца. Ослабевает его сила вне чародейских чертогов, скрывается в тенях зеркалица – волшебный всезнающий дух.
А пока-то Кащей в этакую даль добирался, да еще кружным путем, чтоб миновать власть Мороза-Студенца, Иван и Серый Волк сто раз уж успели исчезнуть. Вопрос только, куда. Уплыли на чем-нибудь? Или потонули? Если потонули, то и шут с ними, а если уплыли – то в какую сторону? За столько времени они могли уплыть очень далеко.
Рыскать в их поисках по всему морю Кащею не хотелось. Кабы знать еще наверняка, что они добыли яйцо – а то ведь это вовсе не доподлинно. Кустодия при дубе стояла надежная, замок на сундуке висел заговоренный, чары на него наложены были сильные. Да и чудовища внутри были захоронены такие, чтобы любого богатыря изничтожить.
Скорее всего, русские тати так и не сумели добраться до каменного яйца, вот с отчаяния и сковырнули Алатырь. Решили, что если загубить остров Буян, то и смерть Кащеева с ним сгинет. Ну или хотя бы части сил Кащей лишится.
Иного объяснения столь дурному поступку Кащей придумать не мог.
Значит, сундук покоится где-то на дне моря – и нужно его оттуда достать. Жаль, здесь уже волшебство не поможет. Кащей желал, чтобы никто и никогда не смог отыскать его смерть, а потому наложил такие мощные чары, чтобы никакая иная волшба не смогла сказать, где та находится. Ни блюдо чудесное его иглы не видит, ни гадания, ни духи вещие.
И сам Кащей тоже не видит, к сожалению. Не видит и не чувствует.
Но он прекрасно помнит, где та должна находиться. Прямо здесь, внизу, под колесницей.
Или немного в сторону.
Кащей произнес несколько слов, отпустил поводья и перешагнул борт. Воздушные полозья заискрились, размываясь еще сильнее, змий издал тонкий вопль, развернулся и замахал крылами, уносясь на закат, к Болгарскому царству. Там он будет дожидать хозяина.
Хозяин же невозмутимо шел ко дну. Сам Кащей весил чуть более высохшего скелета, но тяжеленные доспехи тянули его вниз, как наковальня. В носоглотку уже хлынула соленая вода, но Кащей хранил вечное свое равнодушие. Ледяной взгляд царя нежити высматривал во тьме знакомые очертания.
Скорее всего, искать заветный дуб придется долго. А идти обратно – еще дольше, причем по морскому дну.
Но ничего страшного. Кащею совершенно некуда торопиться.
Он же бессмертный.
Вечерело уже, когда до Глеба прибежал тиун. Весь взъерошенный, он странным образом выглядел одновременно перепуганно и восхищенно.
– Там, княже!.. там!.. – выкрикнул он, беспорядочно маша руками.
– Ворог к стенам подступает?! – нахмурился князь.
– Да вроде нет, но… не разберешь их! Ты сам глянь лучше!
Глеб и то уж поднялся, накидывал теплый кафтан. Видно было, что не ради пустяка от дел отрывают.
Хотя какие уж там дела… в тавлеи князь сам с собой резался. Раздумывал, как в следующий раз Бречиславу-боярину отпор давать станет.
Но вышел на стену – и забыл о тавлеях. К Тиборску подъезжали верховые. И не десяток, не сотня – целые тысячи всадников.
Показалось сначала, что то половцы али кипчаки, диво взяло – откуда вдруг здесь-то? Тиборск среди больших городов самый полуночный, кругом леса, до степи далече. Мордва да булгары, было, являлись с набегами. Чудины те ж, марийцы. И татарва, разумеется, с людьми дивия.
А вот чтоб из степняков кто… не, Глеб такого и не помнил. Ни разу не добирались.
Но чуть приглядевшись, всмотревшись пристально – понял, отчего тиун пребывал в столь смешанных чувствах. Не всадники вовсе к Тиборску подъезжали… а всадницы.
Целые тысячи конных баб. Были совсем еще девчонки, были поспелые красавицы, были внушительные матроны, были даже и морщинистые старухи. Одеты по-мужски, ладно вооружены, в седлах сидят уверенно, смотрят дерзко.
Поляницы. Полусказочный народ, живущий где-то далеко на полудне, за Бугом, у самых морских берегов. Глеб в младости как-то порывался отправиться туда, сыскать их, даже провизии котому собрал, да на конюшне поймали.
Тятька самолично потом высек…
Встречать эту орду князь выехал лично, с малой дружиной и ближними боярами. Далеко от ворот не отъезжал пока – неизвестно, что там у поляниц на уме, зачем явились. Им до Тиборска еще ведь и подале, чем половцам или кипчакам – немало дней поди скакали, да все по насту.
Сами поляницы к городским стенам тоже пока близко не подступали. Но от них отделилась дюжина всадниц – особо богато одетых, да разукрашенных. Не иначе, боярыни их, воеводши, а то сами княгини.
Или ханши?.. Глеб не знал точно, кто там у поляниц всеми верховодит. О них на Руси вообще мало кто что знает доподлинно – хотя слышать-то слышали все.
Самой передней девой князь невольно залюбовался – хороша, чертовка! Одета по-мужски, как и все, но из-под шлема выбиваются златые кудри, лик ясен и светел, а глаза большие-пребольшие, синие-пресиние… Словно пара озер на лице – так и хочется утонуть в них.
– Приветствую у врат града моего, красавицы! – громко окликнул Глеб, не подъезжая пока вплотную. – Что за дело вас ко привело? С миром, али с войною?
– С миром, князь, с миром! – звонко ответила княгиня поляниц.
Это услышав, все невольно выдохнули. Не то чтобы кого-то так уж страшила битва с бабьим войском… но их тут все-таки целые тысячи. Побольше всей тиборской дружины.
Да и некстати это совсем. Тут Кащей на носу, лишние враги уж точно ни к чему.
– С миром – это хорошо, – разомкнул губы в улыбке Глеб. – Как звать-величать тебя, милая? Что за дело тебя ко мне привело… да в таком числе великом…
– Э, да разве это великое, – пренебрежительно махнула рукой поляница. – Здесь со мной треть только – остальные с обозами тянутся, позже подъедут.
– Даже вот так, – пробормотал Глеб.
– А звать-величать меня Синеглазкой, – гордо вскинула подбородок дева. – Царица я сего народа.
