Хорошо хоть, при Великом Тодоре только малая дружина…
Финист охотно бы смотрел и дальше, да Акъял подал знак. За дверью слышалось приглушенное рычание – псоглавцы учуяли что-то не то.
Сокол-оборотень спрыгнул с окна и юркнул в дыру. Акъял за его спиной тут же напихал туда пакли.
– Завтра снова загляну, дожидай, – прошептал Финист товарищу.
В замке уже скрежетал ключ.
Глава 4
Идя по Новгороду, Иван только и успевал вертеть головой. Ох и город же, ох и громадина!.. Даже больше Тиборска! Тьмы четыре народу, никак не менее! Кругом палаты каменные, улицы мощеные, люд богатый!
В Великом Новгороде Ивану раньше бывать не доводилось. Он вовсе из княжества выезжал пока только един раз – этой же осенью, во Владимир, со свадебным поездом. А Новгород – из всех русских городов самый особливый. На закате стоит, к нурманам лицом повернут, испокон веку с ними дело ведет. Немало в Новгороде такого, чего в остальной Руси и не сыщешь.
Один только торг новгородский чего стоит. Вон как выряжены все богато, да пышно. Словно холопей в здешних концах вовсе нет – одни князья да бояре. Куда ни поглянь – важный дядька ступает, охабнем мостовую метет, аль боярышня молодая черевиками постукивает, глазками постреливает.
Яромир шагал молча, чуть насмешливо поглядывая на разинувшего рот княжича. Сам он в Новгороде бывал уже многажды, со многими был знаком. Сейчас вот пройти Плотницкий конец, перейти по мосту – и будет большое торжище. Там Яромир собирался кое-чего прикупить, да кое с кем побалакать.
Ивана он старался из виду не выпускать. Ему только дай потачку – живо дурь выкинет. Все деньги спустит на дребедень, девицу невинную попортит или просто нажрется до зеленых риз. Яромир иногда удивлялся, как Иван дожил до зрелых лет, с такой-то пустой головой.
Вот, прямо сейчас поотстал малость, к церквушке какой-то пристроился. Яромир заподозрил скверное, хотел уж было одернуть, да заметил, что Иван, высунув язык, мерекает на беленой стене писульку. Яромир бесшумно зашел ему за спину, прочел: «Спаси господи», и неопределенно хмыкнул. Ладно уж, пускай – всяких каракуль тут и без Ивана не счесть. Люд в Новгороде поголовно грамотный, а вот воспитания иным не хватает.
И сброда всякого вдосталь. У дверей церквушки подвывала нищенка-оборванка, суетился юродивый мальчишечка, бренчал на гуслях слепой старичок. Сердобольный Иван выудил три медных веверицы, роздал убогим, приговаривая:
– На те, небоже, что нам не гоже…
На торжище Яромир внимание удвоил. Новгородский торг вдвое сильнее тиборского – тут и бывалому волколаку ухо востро держать, не то что княжичу стоеросовому. Повсюду шум, гам, каждый так и норовит объегорить, а то просто кошель срезать. Руку протяни – в беду упрешься.
А Иван ни о чем таком не думал. Он просто глазел. Гомон вокруг стоял – и-и!.. Все что-то покупали, продавали, торговались или просто кричали.
Говор у новгородцев непривычный, чудной. Вроде и по-русски говорят, как все, а вроде и как-то не так. Цокают, «г» странно произносят…
Глаза от изобилия разбегались. Каких только диковин нет на новгородском торжище. Вот, например, берестяной прилавок – туеса, тарели, кружки, сундучки. Искусно расписаны, раскрашены – и ни капли клея. Руки у Ивана так и потянулись, так и примерились.
А вот бусы стеклянные, на поташе сваренные. Хороши, красивы! Всех цветов, всех оттенков! Тут тебе желтые и зеленые, красные и синие, оливковые и фиолетовые, бирюзовые и коричневые! Такие бусы какой красавице на шею повесить – враз еще краше станет!
А рядом – смотри-ка! – колокольчики! Мал-мала меньше! Совсем как настоящие, что на звонницах висят, только крохотные, пальцами взять можно! Самые большие годятся коню в сбрую повесить – с перезвоном чтоб ездить, с переливами хрустальными!.. Ну а самые малые – это только детям играться… хотя тоже дело.
А вот мед! Хорош новгородский мед, вкусен, сладок! С ягодами есть, с орешками! Разложен по тем же берестяным туесам – в них он особенно духовит. А если взять еще и пряник, да в мед обмакнуть… у Ивана аж слюни потекли.
Благо следующей на глаза попалась малая корчмарица. В Новгороде такие на каждом перекрестке. Иван нашарил сребреник и торопливо попросил:
– Мне большой квас, шкварки, двойной драник со сметаной и леденец-петушок!
– Здесь снедать будешь, молодец? – осведомилась корчемная прислужница.
– Нет, с собой.
– Два больших кваса, – поправил Яромир, вынырнувший будто из ниоткуда. – И плюшку со шкварками.
Иван покосился на оборотня с легким испугом. Тот всегда так внезапно возникал… и так же внезапно исчезал. Словно шапку-невидимку за пазухой прячет.
Набив брюхо, Иван только разохотился к покупкам. Заполучить хотелось решительно все!.. И вот этот колокольчик!.. и печатный пряник!.. и глиняну свистульку!.. и бусы желтые, из честна камня илектрона!.. и крест нательный, серебряный!..
Разгоряченный Иван замер перед лотком с иконами. Ох, красота!.. Лики расписанные, будто живые, сейчас заговорят!..
– Вот эта почем? – ткнул княжич в маленькую иконку Иоанна Воина, своего крестильного святого. – Покупаю!
– Покупать-то ты, может, и покупаешь, да я не продаю, – строго ответила старуха-лоточница.
– А… а почему?! – разинул рот Иван. – Чего ж ты стоишь тут тогда, коли не продаешь?!
– Продавать не продаю, а вот обменять могу, – сказала лоточница.
– Обменять?.. а… а на что?..
– А на деньги. Я тебе икону, а ты мне три марки кун.
Иван озадаченно захлопал глазами. Старуха поджала губы, покачала головой и наставительно произнесла:
– Нельзя иконы покупать, молодец. Оскорбительно сие для святого образа. Только подарить можно или поменять на цто-нибудь.
– Ага, ясно, – кивнул Иван, делая вид, что все понял.
Взгляд у него при этом был глупый-преглупый.
Яромир тоже негромко торговался. Несколько сребреников переменили хозяина, а оборотень сунул за пазуху расшитый золотом узорчатый платок. Заметивший это Иван наморщил лоб – кому это Яромир такое берет? Не себе, это точно.
Попутно волколак о чем-то или о ком-то расспрашивал. До Ивана доносились отдельные звуки – вроде чье-то имя. Отвечали Яромиру не то чтобы неохотно, но как-то испуганно, словно расспрашивал он о том, о чем в приличном обществе не говорят. Пару раз торговые гости даже сплевывали на землю – да с таким отвращением, злобой!..
Время перевалило за полдник, самый пик торжища остался позади. Кое-кто уж потихоньку сворачивался, перекладывал товары в носильный короб или возок. Народ разбредался по домам.
– Эй, эй, а ну, не стой на дороге-то! – донесся чей-то недовольный голос. – Отойди, борода, не видишь – сам я иду!
