— И тебе нравится?
— О, да!
Его скованное и дрожащее тело, казалось, парило в воздухе, вздрагивало, словно его смыло с пляжа и волны то оттаскивали его от берега, то со всей силой били о него, оттаскивали, приподнимали и бросали, тянули и толкали. Он не осмеливался дотронуться до мужчины, он надеялся, что тот продолжит свое дело.
Лампочка, казалось, прыгает над шляпой мужчины, и его плечи выделялись на фоне белого потолка. Но гостю не хватало веса. Паркер хотел, чтобы тот распластал его на полу, пригвоздил его так, чтобы он и пошевелиться не мог — удовольствие его было безграничным.
Мужчина начал вскрикивать, но не мужским голосом: его голос вдруг стал, как у маленького мальчика. Он жалобно стонал, словно изрыгая темноту и волны жара. Он двигался так страстно и часто, что в какой-то момент с него упала шляпа, и его волосы рассыпались — длинные, густые, темные волосы ниже плеч.
Крик срывался с его губ, его полностью захватил оргазм. Ему казалось, что это было похоже на роды. Так что же родилось? Маленький, безобидный монстр. А потом он-она затихла.
— Прости, дорогой! — сказала Барбара сконфуженно, неуверенно поднимаясь и убирая волосы с лица — в этот момент она была больше всего похожа на мужчину. Она поправила пиджак и рубашку. У нее была кровь на внутренней стороне ноги — царапина и полоса, словно джем на печенье. — Похоже, я увлеклась! Я тебя не поранила?
Паркер все еще лежал в той же позе. Он был без сил, весь в поту. Но теперь он все вспомнил.
9
Все, что мир уже давно забыл, о чем давно уже не говорили в новостях. По телевизору рассказывали только о затяжной жаре и засухе, о президентской кампании и новых лампах для ночных игр на Ригли Файлд. Он, только он — убийца — вспомнил все подробности той насильственной смерти: как Шэрон Мозер доверилась ему, позволив связать себя, как улыбалась, когда он был неуклюж, как напрягалось все ее тело, когда она проверяла узлы на прочность, и как она силилась разорвать их, когда он впился зубами ей в шею, прокусил кожу и вонзал зубы все глубже, как взбесившийся мастифф.
Она умирала так долго, так отчаянно сопротивлялась, так корчилась, что это только раззадоривало его, он буквально рвал ее на куски. Он был уверен, что смерть — лучшее для нее. И в момент агонии Шэрон, когда последний вздох перешел в зловещее клокотание, Паркера охватила безумная, иррациональная уверенность в том, что она виновата и заслуживает такого обращения.
Но теперь, в тисках осознанного, рационального раскаяния, казавшегося ему фатальной болезнью, он понимал, что избрал ее своей жертвой.
На мгновение в отеле «Блэкстоун», он почувствовал тот же животный страх. Это было перед тем, как он понял, кто на самом деле этот мужчина. В самом начале, когда он только уверенно зашел в комнату и сел нога на ногу.
Потом он просто подыгрывал, и это возбуждало его. Но даже этот трюк не сработал: ведь он молил о боли, а получил наслаждение, и ему на самом деле ни секунды не грозила настоящая опасность.
Он не пострадал. Он был разочарован. Паркер не мог повторить этого с Барбарой — жена никогда больше не согласится переодеться мужчиной, прийти к нему в номер и проделать с ним все это. Сработав однажды, ее бурная фантазия не сможет этого повторить. Только если просто переодеться мужчиной. Паркер не хотел, чтобы это была игра. Он хотел ощутить настоящий страх, настоящую боль, хотел почувствовать себя мучимым и насилуемым другим человеком, который непредсказуем и безгранично жесток.
— У меня фотосессия, — сказала Барбара. — Скорее всего, всю неделю. За малышом придет присмотреть моя мама. А еду ты сможешь приготовить себе сам: в холодильнике есть вареная курица и салат.
Она говорила эти обычные слова обычным тоном о будничных делах на следующее утро после того, как переоделась элегантным молодым мужчиной, пришла в номер к Паркеру, приказала ему сосать ее палец, а потом села на него и кончила, не снимая шляпу и галстук. Паркер не забыл ни единого момента этого вечера, но для нее с этим было покончено. Она, скорее всего, всегда воспринимала это исключительно как игру.
— Я найду, что поесть, не беспокойся, сделаю себе сэндвич, — ответил Паркер.
— Я так рада, что ты снова их ешь!
— Мне нравится! — ответил Паркер.
Он смотрел, как она одевается: сначала трусики, потом бюстгальтер, затем чулки и сверху голубое платье. Все это отлично сидело на ее теле, поддерживало, украшало его, придавало ее облику яркости и подчеркивало ее отличную фигуру. Потом она завила волосы щипцами и уложила их. Потом надела часы, два браслета, кольца, нитку жемчуга, и, наконец, туфельки. Светло-серые, отлично подходившие к ее платью.
Она села и придвинула зеркало близко к своему лицу и принялась обеими руками наносить макияж.
— Помнишь, я как-то говорила об этой смешной женщине — Вильме, нашей ассистентке в студии, — начала она, оттеняя веко черной подводкой.
— Вильма и целая армия ее мужей, — вспомнил Паркер, восхищаясь ловкостью Барбары.
— Она рассказала мне об одном из них такую странную историю! Он был немного моложе ее, специалист по страхованию — ничего не понимаю в этом, — и он все время пропадал. Уезжал куда-то каждые две-три недели. Говорил, что в командировку. Но это были никакие не командировки. Вильма однажды проверила.
На этом Барбара остановилась и стала пристально рассматривать в зеркале свое лицо. А потом она взяла маленькую щеточку и стала осторожно наносить ей румяна на щеки. И только после того, как нанесение румян было закончено, она продолжила свой рассказ.
— Он ездил к другой женщине. Вильма выложила ему на стол неопровержимые доказательства: счета за телефон, выписки с кредитки и все в таком духе. И тут произошло самое интересное: он даже не взглянул на все это, сказав спокойно: «Эта женщина меня понимает».
Расширив глаза и состроив рожицу своему отражению, Барбара перешла к бровям: она чернила уголки, которые были тщательно выщипаны.
— Вильма даже рта раскрыть в ответ не успела, а муж добавил, что недавно осознал, что ему просто нравится переодеваться в женскую одежду: носить платья, каблуки, украшения и даже иногда бюстгальтер. Вильма в трансвеститах ничего не понимала, а та другая женщина, похоже, тоже была помешана на этом и поощряла это его увлечение. Она учила его краситься, помогала выбирать женскую одежду. И они часто гуляли вместе. Как сладкая парочка лесбиянок.
Барбара вытянула губы, как рыба, и начала красить их. Это отразилось и на ее выражении лица, глупейшем, совершенно не подходившем к описываемой ею ситуации, и на ее голосе.
— Вильма была в шоке. Ты носишь женскую одежду? Она испытывала одновременно отвращение и досаду и чуть не подралась с ним. Но он просто вышел из комнаты и закрылся в спальне. Некоторое время Вильма ломилась в дверь, как сумасшедшая, но потом перестала. Через полчаса ее муж вышел. Он был одет в ее черную ночную рубашку, с ее ниткой жемчуга на шее, в ее трусиках. Лицо было накрашено. Примерно, как у меня сейчас, наверно.
