– Ваш мальчик потрясающе танцует, у него талант! Где он занимается?
– Федя – самоучка.
– Не может быть, просто невероятно! Ему обязательно нужно расти под руководством опытного наставника. Мальчика ждёт большое будущее. Приводите его в наш коллектив, с удовольствием им займёмся.
– Большое спасибо; я посоветуюсь с мужем – и, скорее всего, мы к вам придём.
Но радостный рассказ окрылённой Ольги не вызвал у Игоря Михайловича ничего, кроме раздражения. Он очень злился за случившееся и отреагировал весьма жестоко: запретил Феде не то что танцевать, но даже смотреть концерты по телевизору, стал с ещё большим остервенением принуждать ребёнка заучивать непонятные предметы. Постоянно теперь попрекал и сына, и жену: мол, оба они – глупые бездари. Всё чаще Игорь Михайлович жаловался на жизнь: за что ему такое наказание – мучиться с ними.
Вскоре мамино сердце не выдержало. Она слегла, и её отвезли в больницу.
Федя ходил к маме после уроков каждый день. Мальчик с грустью подмечал те изменения, что происходили с самым близким человеком. Лёжа в этом сером, пропахшем лекарствами здании, мама увядала. На красивом, несмотря на болезнь, лице появились чуть заметные морщинки; всё реже она улыбалась. Игорь из-за своих многочисленных обязанностей по работе нечасто навещал Ольгу. Иногда не появлялся по нескольку дней.
– Папа у нас теперь важная шишка, работает допоздна, – оправдывала отца перед Федей мама. Сама же после ухода сына подолгу плакала.
Как-то в школе отменили два последних урока. Успев на этот раз смыться от одноклассников, желавших, как обычно, поизмываться над ним, Федя явился домой раньше. Думал, придётся торчать до похода к маме в пустой квартире, но ошибся: отец почему-то оказался дома. Он слегка нервничал, выглядел чуть усталым. С ним была ярко накрашенная молодая тётя, она тоже немного нервничала, хоть и пыталась как-то шутить. Отец сказал, что это его секретарь с работы, она здесь помогает ему готовиться к совещанию – и дал сыну пригоршню шоколадных конфет. Федя и удивился, и обрадовался такой неожиданной щедрости.
– Только матери ничего не говори, она огорчится. Понял? – попросил папа.
– Про конфеты? Я не скажу, – заверил сын.
– И про конфеты тоже, – отец горько вздохнул, сознавая, что тугоумие сына теперь ему на руку.
***
… Стояла поздняя осень. Полуобнажённые берёзки стыдливо покачивали верхушками, а злодей-ветер всё трепал их. Дождь лил как из ведра. Промокший до трусов Федя, зайдя в больничную палату, увидал, что мама совсем плоха. Он не знал, что делать, и просто спросил:
– Мама, как тебе помочь?
Ольга долго задумчиво смотрела на сына, ощупывая его лицо взглядом, полным боли.
– Спляши для меня, как тогда, на концерте, – тихо попросила она.
Федя растерялся. Плясать здесь, посреди больничной палаты, в окружении хворающих тёток? Но одна из маминых соседок, чуть улыбнувшись, поддержала:
– Порадуй маму, сынок. Она столько рассказывала про твои танцы; и нам хочется посмотреть. А вдруг она всё выдумала?
Принялись уговаривать Федю и другие пациентки. Мальчишка сидел на краешке маминой кровати, а несколько женщин, сгрудившись вокруг, всё упрашивали и упрашивали. Федя смотрел на них снизу вверх; на серый линолеум падали капельки, стекавшие с его мокрых волос; по ржавому подоконнику барабанил дождь; на столе покоилась только что распечатанная пачка салфеток. Хлопнула форточка, и в палату ворвался свежий ветерок.
За шумными женщинами увидал паренёк незнакомца. Высокий светловолосый мужчина с короткой бородкой, одет в ослепительно белую одежду – наверное, врач. Пациентки не обращали на него ровным счётом никакого внимания, словно не замечали, всё настойчивее продолжая уговоры. А Федя не слышал их, он уставился на врача. Мальчишке было важно, что тот скажет: всё-таки он здесь главный, ему решать. Доктор, скрестив на груди руки, долго слушал, как бабы уговаривают паренька; а потом, улыбнувшись, тихо молвил:
– Танцуй, Федя, – и стал притопывать.
– Хорошо, – обрадовался мальчонка и, легко поднявшись, начал пританцовывать в такт.
Постепенно ритм его движений ускорился, и Федя пустился в пляс. Мама, лёжа в постели, улыбалась. Её соседки по палате хлопали в ладоши, разинув рты. Такое они видели впервые. Не танец – буря! Кровати словно сами собой разъехались в стороны. Пациентки прижались к стенам палаты. А посреди комнаты двигался Федя.
Он выплясывал и так, и этак. Вращался на двух прямых ногах, с руками, вытянутыми для равновесия в стороны. Потом вертелся на одной ноге, упёршись в пол пяткой и отталкиваясь другой.
Сквозняком распахнуло дверь и сдуло со стола пачку салфеток. Десятки белых бумажек кружили по всей палате, словно получая энергию от танцора. А Федя зажигал по полной. Хлопал, топал, приседал, крутился безостановочно на носке левой ноги, приподняв наполовину согнутую правую. Кувыркнувшись под конец, паренёк коротко поклонился. Финиш!
В палате воцарилась мёртвая тишина. Зрительницы от увиденного пребывали в лёгкой прострации. Мальчик и сам немного испугался; он поискал глазами врача – но того и след простыл. Федя подошёл к маминой кровати. Глаза Ольги были закрыты, лёгкая умиротворённая улыбка украшала её прекрасное, словно помолодевшее лицо. Она не дышала, душа покинула тело. Казалось, Федин танец помог маме легче отойти в мир иной.
Свинцовое ноябрьское небо плакало вместе с мальчиком, когда гроб с телом мамы вносили на отпевание в невысокий деревянный храм Новомучеников Российских, недавно выстроенный на окраине города. Полумрак церкви пах воском и ладаном. Со стен взирали лики святых. Низкий потолок давил на хрупкие Федины плечи, рядом стояла бабушка. Эту не старую ещё женщину горе от потери дочери, казалось, согнуло пополам. Печаль застыла в её влажных, красных от слёз глазах. Чуть дальше стоял отец в красивом чёрном костюме. Священник долдонил непонятные молитвы. Федя машинально прикинул, что под такое пение станцевать вряд ли получится. Затем мальчик увидал того самого доктора в белых одеждах, появившегося прямо из алтаря. Изумлённый Федя уставился на него. Краем уха паренёк слышал недовольный шёпот отца, обращённый к бабушке:
– Следи за ребёнком. Чего он так глаза выпучил? И пусть рот закроет, перед людьми неудобно.
Бабушка, в свою очередь, зашептала, всхлипывая, на ушко внуку:
– Федюшка, куда ты так смотришь, что там увидел такое?
А мальчик не отвечал, он не мог оторвать взгляд от сияющих одежд незнакомца, что-то большое выпирало у того из-за плеч. Федя не понимал: неужели только он один видит этого мужчину?! Парнишку вдруг пробрал страх.
– Не бойся! – громко обратился к Феде незнакомец. Затем, повернувшись, слегка расправил крылья и исчез в алтаре.
Вскоре после маминых похорон у мальчика случилось обострение: он рыдал, бился в истерике. Ему что-то кололи, в больнице выписали мощные успокаивающие препараты. Его хотели поставить на учёт к психиатру, но отец, имевший определённое влияние в обществе, попросил этого не делать: обещал, что сына будут регулярно наблюдать лучшие медики. Он по-прежнему боялся позора.
