Он стоял за зубцами и смотрел в сторону леса, когда на парковку с ревом влетел грузовик. Сэмми метнулся по крыше на свою изначальную позицию, упал на колени за парапетом и сквозь бойницу увидел людей – или существ, напоминающих людей, – которые выбирались из белого кузова и синей кабины. У некоторых было оружие, и они начали поливать здание очередями.
Сэмми открыл по ним огонь из «Бушмастера».
* * *
Чиф Рафаэль Хармильо и его помощник Нельсон Стернлаген, равные во всем, как и положено коммунитариям – а потому на самом деле никто из них не вел и никто не следовал, – привели двух Строителей через сосновый лес за KBOW. У Хармильо были запасные ключи Уоррена Снайдера, но он без промедления отдал бы их Стернлагену, если бы по какой-то причине эффективнее оказалось открыть черный ход именно руками помощника.
Они остановились на краю леса, дождались звуков стрельбы, а затем торопливо прошли по снегу к радиовещательной башне.
* * *
Двое Строителей перед «хаммером» начали приближаться к нему, двое стоявших сзади тоже двинулись вперед. Они шли не рыча, не спеша, но улыбаясь и со странной неторопливостью, свидетельствовавшей об их уверенности в собственной победе.
Салли Йорк никогда не стремился защищать свою позицию, если был хотя бы шанс атаковать из нее. Нет никого мертвее чудака, который не готов рискнуть всем, когда всему угрожает опасность.
Брюс Уокер, вроде бы умевший глубоко погружаться в сознание героев своих вестернов, а потому знающий внутренний механизм мыслей Салли, сказал:
– Давай.
Пусть это и были машины убийства, а вовсе не люди, чей облик они приняли, Салли все равно предпочел переехать мужчину в смокинге, а не женщину в черном коктейльном платье, потому что рыцарство длиною в жизнь не так уж просто отставить в сторону.
Уверенный в отличном сцеплении и погодной устойчивости «хаммера», Салли выжал газ, и большой внедорожник рванулся вперед без пробуксовки. Сукин сын в смокинге даже не попытался уклониться, как сделало бы большинство таких трусливых красавчиков. «Хаммер» ударил его всерьез, внутри всех мотнуло, но затем произошло то, из-за чего красавца все же можно было принять за иллюзиониста, которым он притворялся.
Строителя не сбило с места, он устоял, а вот внедорожник разошелся, растворился вокруг него. Мотор заглох, возможно, и вовсе исчез, фары сдохли, остатки автомобиля, вздрогнув, замерли. Строитель стоял теперь прямо перед лобовым стеклом, в центре стальных тисков оставшихся частей «хаммера», и улыбался по-акульи, словно говоря: «Удар был чертовски вкусным, спасибо большое». Он прижал руку к лобовому стеклу, и Салли Йорк впервые в жизни подумал, что приключения закончились: стекло растворится, Строитель ворвется внутрь, их всех ликвидируют и замотают в коконы.
Вместо этого красавец-фокусник нахмурился, открыл рот, будто подавился, и его стошнило горстью приводных ремней. Рука, лежавшая на ветровом стекле, вдруг стала переплетением запальных свеч и электропроводки. Смокинг замерцал, исчез, и мгновение спустя сходство с человеком испарилось. Он превратился в нечто вроде твердой серой массы, грубо повторяющей человеческий контур, но из него торчали разные части мотора, словно скульптор решил собрать свой шедевр на свалке.
Салли интуитивно понял, что Строитель перестал функционировать, как машина, которую могло заклинить, попади металлические штыри в ее шестерни. Они были спасены.
С другой стороны, «хаммер» теперь бесполезен, а их окружали еще три Строителя.
* * *
Обнаженная женщина, вышедшая в фойе из темной гостиной Коррины Рингвальд, не была блондинкой, как обладательница синего халата, она оказалась брюнеткой еще более ослепительной красоты, нереальнее той, что придают голливудским звездам пластические хирурги, ботокс и фотошоп. Выйдя на свет и дав Расти возможность полюбоваться ее физическим совершенством, она изменилась: нос провалился в череп, лицо начало втягиваться в ту же дыру, голова исчезла из виду, втянувшись в обрубок шеи.
За спиной Расти, отчаянно пытавшегося воззвать к остаткам собственного здравого смысла, звонили в дверь.
Лицо брюнетки проступило на животе безголового тела, грýди теперь казались рогами, нависшими выше бровей. Глаза у нее были зелеными и пронзительными, а голос триумфальным и чувственным, когда она произнесла:
– Я твой Строитель.
* * *
В схватке с Девкалионом, уверенный в своей власти над гигантом, Виктор все же решает сменить тактику:
– Почему ты защищаешь их род? Они хуже тебя. Они относятся к одинаковому виду, все их народности, и всё же ненавидят один другого, строят взаимные заговоры, воюют друг с другом.
– А некоторые готовы умереть друг за друга, – говорит Девкалион.
– Да, из-за чего-то, называемого долгом, и чего-то, именуемого любовью, – что суть концепции, а не реальность. Ты не можешь отрицать того, что они живут ради похоти, алчности, зависти, ради оправдания жестокости этой завистью, ради поисков власти друг над другом и возможности безжалостно ее применять.
– Большинство из них иные, – говорит гигант. – Но среди них есть такие, как ты, Виктор, живут, чтобы сбивать их с пути вновь и вновь, становиться их вероломными политиками, уставшими от самих себя интеллектуалами, самовлюбленной элитой, которая соблазняет их отойти от лучших черт своей природы. В этом мире есть змей, и ты, служитель его, провел всю жизнь – все жизни, – распространяя яд этого змея.
Виктор знает, что прав в данном споре, а потому не медлит продолжить дискуссию лицом к лицу:
– Они считают себя особенными, часть себя бессмертной, но подумай о мире, который они создали, о выгребной яме пороков и самолюбия, о хлебе с червями, о гротескных цирках, что год от года становятся все ужаснее. Они утверждают, будто в жизни есть смысл, но при этом гоняются лишь за бессмысленным удовольствием.
– Потому что пекут для них хлеб с червями и пишут программы для этого цирка подобные тебе. Ты повторяешь все тот же избитый спор.
– Но если не по иной причине, – говорит Виктор Безупречный, – то наверняка столь древний, мудрый и образованный индивид, как ты, должен ненавидеть их за бунтующую натуру, за то, что каждая личность отличается от других, за безбрежное мутное море, где нет организации даже на уровне муравейника, где все разит эксцентричностью, бесконечным разнообразием страстей и предубеждений, симпатий и антипатий, где есть лишь…
– …надежды и мечты, – продолжает Девкалион.
– …причуды и бессмысленные особенности…
– …очарования и таланты, – говорит Девкалион, – благословения и дары.
В ожидании того, что ментальная сила вот-вот воспарит в беспрецедентные высоты, как только сработает последний набор медикаментов, Виктор Безупречный даже не пытается вырваться, он лишь поднимает руку к неповрежденной половине татуированного лица, касается ее осторожно, как любящий отец мог бы коснуться лица ребенка, и Девкалион не отшатывается от прикосновения.
