– Кабаки и бабы доведут до цугундера, – наставительно сказал Перченков и приготовился досматривать фильм, когда в ворохе одежды на полу заиграл мобильник: «Вот новый поворот, и мотор ревет…»
Номер высветился незнакомый.
– Да? – осторожно сказал Перченков в телефон.
На душе стало неспокойно. Сюрпризы в этой жизни редко бывают приятными. Как правило, как раз наоборот.
– Михаил? – спросил женский голос.
Перченков его сразу узнал. Это была девушка Мошкова. В ушах Перченкова запели комарики.
– Да, – ответил он. – Откуда у тебя мой телефон?
– У Володьки списала, – сказала Варя. – Пока он спал.
Перченков переложил трубку в другую руку, а освободившуюся вытер о шорты. Он так хотел ее, что потемнело в глазах. Поиметь ее означало стать сильнее, больше, значительнее. Не зря же звери стараются отбить чужих самок.
– И зачем ты звонишь? – спросил Перченков, прекрасно зная ответ.
Она звонила потому, что он прижал ее к стенке. Ей не оставалось ничего другого, как раздвинуть для него ноги. Сейчас и потом, в пути. «Эх, раз, еще раз, еще много-много раз…» – пропел в голове Перченкова внутренний голос, хриплый и мужественный, как у капитана Жеглова.
– Неужели не догадываешься? – фальшиво хихикнула Варя.
– Сама скажи, – предложил Перченков.
В конечном итоге его тактика сработала. Нечего с бабами церемониться. Делай как кот: прижал к полу, зубами за загривок и отымел. Без всяких телячьих нежностей. Сурово и просто, по-мужски.
– Я хочу поехать с вами, – послушно сказала Варя.
– Это я знаю, – сказал Перченков. – Я тоже кое-чего хочу.
– Так давай сделаем друг другу приятное.
Рука, держащая мобильник, снова вспотела и сделалась скользкой, как будто сжимала мыльный брусок.
– Давай, – сказал Перченков. – Только не надейся отделаться обещаниями. Сначала дашь, потом поговорим.
Он ожидал, что придется ее уламывать и торговаться, но, к его изумлению, Варя согласилась сразу:
– Договорились.
– Только, – сказал осторожный Перченков, – пока я своего не получу, решения не отменю.
– Да никто не спорит, – успокоила его Варя.
– То есть ты согласна?
– Говорю же.
– Приезжай ко мне, – предложил Перченков сдавленно.
– Не могу, – сказала Варя. – Лучше ты ко мне.
– Почему?
– У меня ребенок маленький. Не могу его бросить.
– Здрасте! – съязвил Перченков. – Не собираюсь я при ребенке это самое…
– Рехнулся? Кто бы тебе позволил такое?
– Но ты же сама предложила…
– Я тебя в гости пригласила, – сказала Варя. – Днем. Ближе к двум. К этому времени я Николку уложу.
– Какого Николку? – напрягся Перченков.
– Сына. – Она засмеялась – звонко, как будто колокольчиками возле трубки потрясли. – А ты кого подумал?
– Никого. Ты где живешь?
– На Текстильщике. Доедешь до остановки «Больница» и через пустырь по тропке. Там недалеко. Метров триста.
– Так… – сказал Перченков, морща лоб, чтобы ничего не пропустить и не напутать. – А потом?
– За пустырем дом длинный, желтый, – продолжала инструктаж Варя. – Мы его Китайской стеной зовем. Тебе в арку между пятым и шестым подъездом. Как войдешь во двор, сразу мой дом увидишь. Серый, девятиэтажный. Позвонишь, я спущусь. Дверь на кодовом замке.
– Понятно, – сказал Перченков, взглянул на часы и заторопился.
Времени оставалось не то чтобы в обрез, но все равно маловато. Побриться, ополоснуться, во рту щеткой повозить… Плюс дорога.
– Эх, раз, еще раз… – затянул Перченков, заводя бритву.
Полчаса спустя, сидя в маршрутном такси, Михаил поглядывал свысока на пассажиров, не подозревающих о том, какой он счастливчик. Жаль, что у него нет хороших и верных товарищей, с которыми можно было бы поделиться впечатлениями после свидания. Не с Мошковым же! Представив себе лицо обманутого напарника, Перченков невольно разулыбался. Мошков ему никогда особо не нравился. Упрямый, несговорчивый, с командирскими замашками. Гонору много, а жизненного опыта – с гулькин нос. Завел телку, так спуску ей не давай, держи на коротком поводке, не то рога наставит. Перченков нарисовал в воображении голову Мошкова, увенчанную развесистыми оленьими рогами, и опять расплылся в улыбке. Две девушки, сидевшие напротив, опустили глаза и захихикали.
– Смейтесь, смейтесь, красивые, – подмигнул Перченков. – Подрастете, наплачетесь.
Девушки расхохотались в открытую, но уже не так весело, как прежде. Видно, прониклись. Довольный Перченков вышел на нужной остановке.
Пустырь представлял собой прямоугольное поле, поросшее высокой травой и окруженное по периметру однотипными домами, белыми и желтыми, с нехитрым коричневым орнаментом, не придающим им живописности. Посреди поля одиноко торчали футбольные ворота без сетки. Во всех направлениях расходились тропинки. Перченков выбрал самую широкую дорожку, образованную колеей от колес автомобиля. Через минуту его нарядные мокасины покрылись серым налетом пыли. Он попробовал идти по травяному покрову, едва не наступил в собачье дерьмо и вернулся на колею.
В кармане брюк Перченкова лежала упаковка презервативов и плитка жвачки, чтобы слаще целоваться. Спиртного он решил не покупать. Хотелось надолго запомнить сегодняшнее приключение. Для этого нужно было сохранять голову трезвой. Ну, относительно трезвой.
Дойдя до середины поля, Перченков решил наведаться в ближайший киоск и принять сто пятьдесят граммов водочки. Эта Варвара Добрынина была острой на язык и много о себе понимала. Хотелось обломать ее с самого начала, чтобы не слишком выпендривалась. Под хмельком Перченков становился остроумным, красноречивым и раскрепощенным. Меру он знал и редко напивался до поросячьего визга.
Размышляя о том, как он станет поддразнивать Варю, когда все закончится, Перченков полез в карман за сигаретной пачкой с вложенной туда зажигалкой. Да, он скажет, что передумал: «Вялая ты. Знал бы, не связывался. И что в тебе Володя нашел, не понимаю. Так себе товар. Не первой свежести».
– Земляк!
Окрик вывел Перченкова из состояния прострации. Прямо перед ним стоял рослый угреватый парень в рубахе с закатанными рукавами. Сбоку приближался еще один, светловолосый, в голубом свитерке. Он дружелюбно улыбался.
– Огоньку, – сказал он и показал, как щелкает зажигалкой.
Угреватый, расставив длинные ноги, мрачно смотрел на Перченкова. Его взгляд не выражал ни приязни, ни малейшего намека на дружелюбие.
Перченков почувствовал, как внутри все холодеет, будто покрывшись инеем. Было время, он возил мороженые туши. Однажды на него напали бандиты, сильно избили и ограбили. При воспоминании об этом у Михаила заныли зубы.
