Они стояли под пальмой, с которой свисали оранжевые гроздья самых настоящих фиников. Одуряюще пахло цветами, и повсюду буйствовала зелень. «Мы в раю», – подумала Варя и тотчас сделалась голой, и Кемаль-Карим тоже сделался голым. Впервые за долгое время она испытала нечто похожее на самое настоящее возбуждение. Давно с ней не случалось подобного. Мужчины появлялись и исчезали, некоторые были очень даже ничего, они умели доводить Варю до оргазма, но это был чисто механический процесс, зависящий от частоты трения, силы нажима и угла проникновения. Точно так же ее удовлетворил бы и робот, и даже кобель, поставленный в правильную позу. Сегодня было иначе. Варю возбуждало присутствие Кемаля. В нем угадывалось что-то дикое, звериное. Ей было сладостно представлять, как он набросится на нее, подомнет под себя, остервенело двигаясь…
Он был уже не Кемалем. Он был Мошковым.
– Володя, – пролепетала Варя, еле ворочая одеревенелым языком, – трахни меня. Я плохая, я мерзавка, меня надо обязательно трахнуть.
Мошков не слушал, что произносит в бреду Варя. Он снова и снова налегал на люк, который, скорее всего, упорствовал потому, что им ни разу не пользовались с тех пор, как фургон сошел с конвейера. Перед его глазами то сгущался мрак, то вспыхивали проблески реальности: он видел свои руки, потолок, запрокинутое Варино лицо…
Потом она выпрямилась и притянула Мошкова к себе. Они стояли в каком-то чудесном саду с пальмами и тропическими цветами. Шел теплый дождь. На них ничего не было.
– Боже, я в таком виде! – воскликнула Варя, осматривая себя.
– Ты отлично выглядишь, – заверил ее Мошков.
– Да, как мокрая курица. Ощипанная.
– Гораздо лучше.
– По-твоему, я красивая? – спросила Варя, беря его за руку. Ее плечо касалось его груди.
– Да, – сказал Мошков.
Его голос охрип. Казалось, его горло сдавливают, отчего дышать становилось все труднее. Варя, заглядывая ему в глаза, откинулась назад. Он прекрасно понимал, что ощущает она, прижимаясь к нему животом.
– Варя!
– Поцелуй меня, – прошептала она.
– Варя, – повторил Мошков, – пора остановиться.
Она вцепилась всеми десятью пальцами в его затылок, поднялась на цыпочки и принялась неистово целовать его в губы. Он почувствовал, что задыхается. Стало стремительно смеркаться. Мошков вдруг понял, что, как только станет совсем темно, он умрет. Это была не пугающая, а очень приятная мысль. Жить больше не хотелось. Совсем.
С ленивой мечтательностью Мошков стал думать о том, как хорошо ему будет отныне. Всегда. Ни забот, ни тревог, ни чувства ответственности. Пусть живущие как-то обходятся без него. И Максимка. Нужно только позвонить ему и попрощаться…
Эта мысль была подобна светлячку среди полного мрака. Он разрастался, делался все ярче. Мысль становилась отчетливой, настойчивой: «Позвони сыну! Позвони сыну! Не способен его вырастить, так хотя бы попрощайся. Ему будет горько и обидно, если ты уйдешь вот так, ничего не сказав…»
Аааахххх!!!
Мошков сделал глубокий вдох. Проступили очертания ящиков в узком пенале. Где-то внизу, очень далеко, белело лицо Вари. Мошков напрягся в последнем отчаянном усилии. Казалось, он проломил небо над собой. Навстречу хлынули солнечный свет и воздух. Главное, свежий воздух, которым невозможно надышаться!
Но Мошков сделал всего два-три вдоха, а после спустился вниз и затащил Варю на верхний ящик. Ее лицо было голубоватым, губы словно исчезли.
– Дыши, – попросил Мошков. – Давай, Варенька!
Она закашлялась, выплевывая слизь и желчь. Чтобы она не захлебнулась, пришлось посадить ее, поддерживая за спину.
– Давай, – приговаривал Мошков. – Дыши, дыши!
Ее грудь судорожно вздрогнула, потом ритмично задвигалась.
– Где я? – спросила Варя сонно.
– Со мной, – ответил Мошков, не вдаваясь в подробности.
Сверху дул ветерок, разгоняя удушливое газовое зловоние.
– Мне было так хорошо… – пробормотала она. – Нам было хорошо… Зачем ты меня вернул?
– У нас тут есть дела, помнишь? Дети, родители…
– Да, да. – Варя закивала, кашляя. – Спасибо, Володя. Ты такой хороший. Не то что я. Знал бы ты, какая я гадина…
Мошкову стало неловко.
– Исповедь отложим до лучших времен, – сказал он.
– Нет, Володя, нет. Я должна рассказать.
– Потом, ладно?
– Нет, сейчас. – Варя вытерла рот ладонью. – Потом может быть поздно. Неизвестно, выберемся ли мы отсюда…
– Выберемся, – пообещал Мошков. – По моим подсчетам, твои друзья должны скоро появиться.
Ему почудился какой-то посторонний шум, прорвавшийся сквозь равномерный гул мотора. Он повертел головой, прислушиваясь.
– Володя, – снова заговорила Варя, – про дедушку я все придумала. И иконы были лишь предлогом.
– Я понял, – сказал Мошков, морщась.
– Ты не все понял. Алмазы не мои. Меня заставили их взять и напроситься с тобой в рейс. Я специально с тобой познакомилась.
– Это я тоже понял.
– Не перебивай, хорошо? Мне и так трудно.
– Молчу.
– Есть такой человек, – продолжала Варя. – Хотя какой он человек? Подонок, законченный подонок! Его зовут Лозовой Юрий Эдуардович. У меня был свой бизнес. Он его разрушил и подстроил все так, чтобы загнать меня в долги. А у меня Николка. И сейчас его стережет один из головорезов Лозового. Я ничего не могла поделать.
– Ясно. – Лицо Мошкова закаменело. – Он еще пожалеет, обещаю.
– Нет, не надо! – испугалась Варя. – Я сама все сделаю.
– Что ты можешь?
– Есть кое-какие соображения…
Мошков кивнул. Варино дыхание неприятно раздражало, но он не отворачивался и не старался сесть подальше. Обнимал ее и слушал, словно она была ребенком, нуждающимся в поддержке.
– Я заготовила еще одну «куклу», – сказала Варя.
– Куклу?
Мошков посмотрел на нее с тревогой, решив, что она опять бредит.
– Сверток с хрустальной мишурой. Один раз я уже подсунула такой вместо настоящих алмазов…
– Второй раз этот номер не пройдет! – предупредил насмешливый голос.
Вскинув головы, они увидели в проеме люка ухмыляющееся лицо Беспалова. Пистолет в его руке переходил с Мошкова на Варю.
– Давай сюда пушку, – распорядился он. – И не делай резких движений. Медленно, плавно.
Мошков подчинился. Он держал свой пистолет тремя пальцами за рукоятку, дулом вниз. На полпути к люку пальцы разжались. Пистолет полетел вниз, ударяясь об ящики. Мошков невольно зажмурился в ожидании выстрела.
