– Они в безопасности, – сообщила ему Варя и заплакала.
– Тогда ты смеяться должна, а не плакать, – рассудительно произнес он.
– Должна. Но не получается.
Понятное дело, что то же самое известие Юрий Эдуардович Лозовой воспринял иначе. Будь его воля, он бы собственными руками оторвал голову Диме Гужеву, но сейчас нужны были все бойцы, потому что ситуация явно выходила из-под контроля. Варя и грузовик как в воду канули. Порохов и Беспалов тоже не выходили на связь и трубки не брали. Это наводило на самые мрачные предположения.
Другой бы уже махнул рукой на алмазы и признал свое поражение, но Лозовой был не таков. Даже если нельзя восполнить потерю, необходимо поквитаться с врагами и предателями. Взаимоотношения основаны на страхе и уважении. Кто сильнее, тот и подчиняет себе остальных. Поэтому щадить нельзя никого. Жалость – удел слабых и убогих. Удел неудачников.
Юра Лозовой усвоил это еще в юности, когда повстречался с одним странным человеком. Звали его Филипп Антонович. Было ему под сорок, но, по его словам, он успел дослужиться до генеральского звания. Лозовой натолкнулся на него, когда следил за своей невестой Вероникой, гулявшей в роще с лупоглазым Саньком.
Вот тогда-то Филипп Антонович шутливо погрозил ему пальцем. Собственно говоря, этим жестом он выдал себя, потому что до этого момента неприметно сидел на каком-то замшелом пеньке под деревом. Заметив его, Лозовой смутился и ускорил шаг, но был остановлен окликом:
– Не убегай, сынок!
Фраза звучала странновато в устах совсем еще не старого мужчины. Судя по гладкому круглому лицу и крепкому сложению, он был старше Лозового лет на пятнадцать, не больше. Так и подмывало поставить его на место, обронив на ходу: «Тебя не спрашивают, папаша». Почему Лозовой этого не сделал? С какой стати стал оправдываться перед первым встречным?
– Я просто гуляю, – сказал он, косясь на удаляющуюся парочку.
– Я так и понял, – кивнул мужчина, усмехаясь. – Но если подняться на холм, то просто гулять будет намного удобнее. Оттуда лучше обзор, а тебя никто не увидит. Поверь специалисту.
– В какой области? – поинтересовался Лозовой, толком не решив, как отнестись к совету проницательного незнакомца.
– Я из разведуправления, – представился тот. – Генерал, епт… Но ты можешь называть меня Филиппом Антоновичем.
– Какого разведуправления? – насторожился Лозовой.
– Главного, сынок. А ну-ка за мной!
Не оглядываясь, Филипп Антонович уверенно выбрал тропинку и вывел его на пригорок, с которого Вероника и лупоглазый Санек были видны как на ладони.
– Как тебе наблюдательный пункт? – подмигнул он, приглаживая темные волосы, растрепавшиеся при ходьбе.
Они были довольно длинными, и, чтобы зачесать их назад, Филипп Антонович пользовался растопыренной пятерней, причем вынужден был проделывать это поминутно, потому что волосы так и норовили упасть ему на глаза.
– О, они подстилочку прихватили, – обрадовался он. – Посидят немного, а потом лягут. А мы поглядим на них, поглядим.
Мысль о том, что кто-то будет подглядывать за его невестой, пусть даже бывшей, показалась Лозовому отвратительной.
– Шли бы вы отсюда, товарищ генерал, – обронил он мрачно. – Я один хочу побыть.
– Еще побудешь, сынок, – сказал Филипп Антонович. – Ты ни хрена не знаешь об одиночестве.
– Зато вы много знаете, как я погляжу, – неприязненно произнес Лозовой.
– Опыт, жизненный опыт. Ну и профессиональное знание человеческой натуры. Известно ли тебе, сынок, как, допустим, связных брать? – Взгляд Филиппа Антоновича сделался безжизненным и отстраненным. – На горячем. Иначе ведь откажутся, епт… Потом допрашивай их, то да се. А если схватил с поличным и сразу начинаешь кишки на кулак мотать, то совсем другой коленкор получается. Милое дело, сынок.
Внизу лупоглазый Санька взял Веронику за руку. Как бы случайно. Вроде ему достаточно за ее руку подержаться, и все. У Лозового заложило уши.
– Вот я сейчас и возьму их с поличным, – пообещал он. – Пойду и оторву им головы. Обоим.
– Нерационально, – сказал Филипп Антонович, отбрасывая волосы с лица.
– Плевать, – буркнул Лозовой.
– Послушай меня, сынок. Башку оторвать – дело нехитрое. Убить врага и дурак может. А ты сделай так, чтобы он пожалел, что с тобой связался. Чтобы сто раз раскаялся, прежде чем сдохнуть. Взять тех же связных, о которых я тебе рассказывал. – Пригладив волосы, Филипп Антонович засунул руки в карманы брюк чуть ли не по локти. – Они же не просто своих сдавали. Они у меня на карачках ползали, свиньями недорезанными верещали! Приволокут пленного на допрос, а он рыдает: ой, мол, ой, что я натворил, зачем пошел против вас?! Вот до какого состояния человека довести важно. В этом высшее мастерство.
– Я понял, – зловеще процедил Лозовой. – И знаю, что делать.
Он досмотрел небольшой эротический спектакль, устроенный Вероникой и Саньком. Чтобы как следует обидой зарядиться. По самую маковку. До потемнения в глазах.
А через пару дней устроил Веронике допрос с пристрастием. Потребовал, чтобы она созналась в измене. Поскольку дело происходило при ее родителях, Вероника начала юлить, отпираться, валить вину на Санька, который будто бы взял ее силой. Лозовой выслушал исповедь с диктофоном в кармане, а потрясенных родителей привлек к даче свидетельских показаний. Недели не прошло, как Санек очутился за решеткой, а потом и восемь лет строгача получил за изнасилование.
Чтобы Вероника, пожалев лупоглазого любовника, не передумала и не начала его выгораживать, пришлось увезти ее на курорт. Там она благополучно забеременела, после чего Лозовой ее бросил, заявив родителям, что делить брачное ложе со шлюхой не намерен.
Удовольствие от мести было столь острым, что он уже не останавливался. Всегда находились люди, заслуживавшие того, чтобы их втаптывали в грязь. Лозовой проделывал это изобретательно, с огоньком. Он получал истинное наслаждение, унижая других, лишая их гордости и человеческого достоинства. С деньгами делать это было значительно проще, поэтому Лозовой разбогател.
Похищение алмазов было сделано для того, чтобы «опустить» братьев Емельяновых. Но потеря их унижала его самого. Бегство рабыни показывало, что владелец отнюдь не всесилен. Предательство наемников свидетельствовало об отсутствии страха перед Лозовым. А этого он стерпеть не мог.
– Подсыпали слабительного, говоришь? – спросил он, прохаживаясь перед Гужевым, раздетым до трусов и привязанным к подлокотникам и ножкам кресла. – А какого хрена ты с ними за стол сел? Я тебе что велел? Накупить жратвы и воды, в контакт не вступать, держаться обособленно. По-твоему, водку с хозяином жрать – это означает «обособленно»?
– Извините, Эдуард Юрьевич.
Лозовой внимательно посмотрел на провинившегося охранника. Нарочно тот перепутал его имя-отчество или нечаянно? Хотя разницы нет. Не было в СССР ни единого человека, который назвал бы товарища Сталина Виссарионом Иосифовичем. И это правильно. Хозяин один. Как бог.
