— К тому времени, когда мне исполнилось шестнадцать, я знал плато даже лучше, чем окрестности дома моих родителей в столице Эриаду, — говорил Таркин. — Однако одной его части мы все же избегали — широкой полосы саванны, перемежавшейся зарослями густого леса. Нельзя сказать, что она считалась запретной зоной — неоднократно мой дед уводил нас в сторону, только чтобы я мог взглянуть на те места. Каждый раз при этом он объяснял, что мы не единственные господствующие хищники на плато. И хотя никто не сомневался, что наши бластеры способны уничтожить любых конкурентов, подобные действия явно противоречили бы стремлению сохранить девственность плато. Одна из целей обучения заключалась в том, чтобы помочь мне понять, как занять место на вершине пищевой цепочки не силой, но страхом и каким образом там удержаться. Территория, которую мы всегда избегали, предназначалась для того, чтобы преподать мне еще один урок, ибо ею правили наши главные конкуренты на плато — стая из сотни особенно свирепых хищников. — Он посмотрел на Вейдера. — Знаете, кто такие вирмоки?
— Приходилось иметь с ними дело, губернатор, — кивнул Вейдер.
Таркин ждал продолжения, но Вейдер молчал.
— Что ж, в таком случае вам известно, насколько свирепы они могут быть поодиночке, не говоря уже о группе. Сомневаюсь, что кому-то удастся перехитрить их или победить в схватке, если они поставили целью сделать его своей добычей. Но вряд ли вы знакомы с той разновидностью вирмоков, что обитает на Эриаду. Ростом они всего в метр, но кожа у них гладкая, а не покрытая шерстью, они социальны, а не одиночки и готовы любой ценой защищать свою территорию. Они приспособились к жизни на засушливом плато, предпочитая его болотам и влажным лесам. Как и у обычных представителей этого вида, у них острые как бритва когти, столь же острые зубы, собачьи морды и сила десяти человек. Их мощные передние лапы и верхняя часть туловища выглядят так, будто они созданы для лазанья, но вирмоки Эриаду — в основном не древесные создания. Однако, как их собратья, они ловкие и прожорливые хищники. В центре территории, которую контролировала стая, — продолжал Таркин, — возвышается стометровый холм, напоминающий скорее каменную крепость. Его венчает четырехугольный шпиль из черного вулканического стекла высотой метров в двадцать, с плоской вершиной. Вероятно, это изъеденный временем столб быстро остывшей магмы, из которой состоят и поддерживающие его валуны.
Вейдер удивленно взглянул на него:
— Тот самый Гиблый Шип?
— Именно. Хотя Джова о том и не говорил, я начал догадываться, что Шип станет местом моего последнего испытания.
— Вашего экзамена, — кивнул Вейдер.
— Когда Джова впервые показал мне Шип, шла середина второго моего сезона на плато, но до моего... экзамена, как вы выразились, оставалось еще четыре года. А когда это время наконец наступило, он объяснил, что от меня требуется: я всего лишь должен был провести на Шипе день в одиночку, без еды и воды, но мне позволялось взять с собой виброкопье из тех, что мы иногда использовали на охоте.
— Виброкопье? — переспросил Вейдер.
— Электрошоковое оружие длиннее и легче силовой пики. У него такой же наконечник с вибролезвием, но оно сбалансировано таким образом, что его можно метать наподобие копья. Мое имело ограниченное количество зарядов, хотя Джова не уточнил, сколько именно. Так или иначе, если бы мне удалось провести один день на Шипе, мое последнее испытание осталось бы позади и я больше не был бы обязан посещать Гиблое плато, если, конечно, у меня самого не возникнет такого желания.
— Вероятно, вы считали, что задача достаточно проста, — заметил Вейдер.
— Вначале — да. Пока Джова не дал мне взглянуть на холм и шпиль в макробинокль.
— И ваши глаза открылись.
— Джова сказал, что я могу потратить сколько угодно времени, чтобы оценить обстановку и решить, как действовать, так что большую часть своего шестого сезона на плато я занимался именно этим. Первым делом следовало лучше узнать своего врага, чему я посвятил первую пару недель. Прячась в лесу или в высокой траве саванны, я наблюдал за повседневной жизнью вирмо-ков, которая редко менялась день ото дня — вернее, от ночи к ночи, поскольку именно тогда они выходили из своих пещер в склоне холма, отправляясь на совместную охоту. Пиршество после охоты продолжалось большую часть ночи, иногда прямо на месте убийства добычи, а иногда в пещерах, где самки кормили своих серокожих детенышей. Когда возвращались свет и жара, самцы поднимались на вершину холма и растягивались на камнях у подножия Шипа, который мне ни разу не удавалось толком разглядеть даже в макробинокль, поскольку холм был самой высокой деталью местности на многие километры вокруг. Ближе к вечеру вирмоки спускались обратно, собираясь у водопоя, а затем все повторялось.
Водопой стал моим любимым местом для наблюдения за ними, и именно там я начал узнавать некоторых отдельных членов стаи. Главенствующее положение занимал крупный самец с темными полосами на покрытой шрамами шкуре, которого я назвал Повелителем. В течение нескольких недель я видел, как ему периодически бросали вызов соперники. Иногда драка велась насмерть, но чаще Повелитель позволял соперникам с позором уйти, однако остаться при этом частью стаи. Поскольку победить его было невозможно, среди его подчиненных шло соперничество за право к нему приблизиться. В каком-то смысле драки являлись не только демонстрацией превосходства, но и своего рода обучением. Повелитель учил более слабых самцов, понимая, что рано или поздно ему придется уступить свой пост ради блага стаи. Остальные тоже это понимали и во всех отношениях следовали его примеру. Вряд ли вирмоки способны к абстрактному мышлению и тем более по-настоящему разумны, но они могут общаться друг с другом посредством сложного языка из жестов и звуков.
Мое внимание также привлек еще один самец, вир-мок помоложе и поменьше, который, казалось, постоянно держался в тени Повелителя. Он всегда следовал за Повелителем словно хвост, наблюдая за ним с почтительного расстояния, и именно так я и начал его называть. Иногда Повелителю это не нравилось, и он прогонял Хвоста прочь, но порой терпимо относился к попыткам молодого вирмока чему-то у него научиться. Однако больше всего меня заинтересовало, что за Хвостом следовали другие — группа из восьми молодых самцов, сопровождавших его, куда бы он ни шел. Повелитель терпел и их, пока они соблюдали дистанцию — что они всегда и делали, отступая всякий раз, как он поворачивался в их сторону.
Именно у водопоя Хвост и его группа начали интересоваться мной. Наблюдая, как я наблюдаю за ними, они начали воспринимать меня будто некую диковинку, появившуюся на краю их тщательно очерченных владений. Насытившись после ночной охоты и не рассматривая меня как угрозу, они явно не проявляли желания немедленно убить меня. В то время я ни разу не слышал о том, чтобы вирмока удалось одомашнить, но знал о тех, кто использовал их в качестве сторожевых зверей, и мне казалось, что, возможно, мне удастся вступить с ними в некий контакт. Я подумал, что, может быть, мне удастся использовать их в качестве своего рода союзников во время моего пребывания на Шипе или во время моего бегства оттуда, и я каждый день пытался подобраться к ним все ближе, но каждый раз они бросали мне вызов, вынуждая отступать за невидимую границу их охотничьих угодий.
