Я подумала, что непременно докопаюсь до разгадки.
Прощай, моя Эльхам!
Забирать тело приехал Камис и мы с Алексом. С детьми дома осталась няня.
А в маленьком городке Фидды родители Эльхам ждали тело единственной, любимой дочери. На ферме, где выросла моя подруга, было и семейное кладбище. Туда приехали практически все родственники с ее стороны. Народу собралось много.
Мужчины были одеты в длинные, черные галабии. Женщины тоже и в вуалях – лиц не было видно. И хотя горевать на похоронах было нельзя, из-под вуалей слышались непрерывные всхлипывания и стоны.
Вопреки мусульманским традициям, при погребении присутствовали и мужчины, и женщины. Черная масса людей, как грозовая туча, нависла вокруг большой могилы, вырытой на границе пустыни. Яма была укреплена со всех сторон широкими досками, на дне стоял деревянный гроб – такой большой, что походил на лежащий шкаф. На дно «шкафа» положили великолепный египетский ковер, а потом опустили тяжелое тело Эльхам, туго закутанное в розовое покрывало. Ткань была оторочена широкой кружевной лентой с золотыми пайетками. Рядом с телом на ковер опустили настоящее произведение искусства: резную деревянную ладью метровой длины. Потом я узнала, что эту лодку отец Эльхам не один год вырезал для себя, готовясь к длительному путешествию в загробном мире.
Я на этом погребении была единственной одетой по-европейски женщиной с открытым лицом. На мне были черные джинсы и длинная черная шифоновая блуза, которую я называла траурной. Я стояла, тесно прижавшись к Алексу, и не могла остановить слез. Они стекали маленькими ручейками по лицу, по шее, по блузке... Сколько слез! Сколько боли и страданий! Я, не отрываясь, смотрела на Эльхам.
Ее большое круглое лицо было совершенно безмятежным. Ее накрасили, и слишком ярко: длинные ресницы – черной тушью, а веки до бровей – золотыми тенями. Пухлые губы тоже были густо накрашены золотой помадой.
На лицо Эльхам накинули тонкую вуаль, дверка гроба плотно закрылась, и со всех сторон посыпался песок. Мужчины, вытащив ограничительные доски, работали лопатами. Но им не надо было прилагать каких-либо усилий, природа все делала сама. Пустыня поглощала тело.
Я потеряла сознание.
Очнулась я на руках мужа. Он укладывал меня на заднее сиденье машины.
Огромная черная толпа скорбящих людей направлялась на молитву в моск. Алекс, извинившись перед мусульманами, повез меня домой в Александрию.
Дома, приняв успокаивающие пилюли, я уснула.
Вечером того же дня пришел Камис. Он оставил дочерей в Фиддах, а сейчас один не находил себе места. Ему нужны были мы, поделиться своим горем.
Потрясение
Няня кормила детей и готовила их ко сну. Мы с Алексом и «мамлюком» сидели у нас в гостиной за большим мраморным столом. Им не терпелось услышать от меня все подробности невероятной и такой внезапной смерти Эльхам.
Я заварила душистый, кенийский чай в огромном заварочном чайнике и разлила по большим кружкам. А потом очень подробно рассказала все, что произошло вчера. Мужчины слушали меня, опустив головы.
Было восемь часов вечера. За окном наплывала жаркая, темная африканская ночь. Мужчины вышли на балкон и, усевшись в удобные кресла, закурили сигары. Обычно мне это не нравилось, но сегодня именно этот запах был исключительно уместен и соответствовал настроению.
– Ну что, друг Камис, хватит горевать. Пора начинать думать о другой жене, – выпуская изо рта дым, спокойно говорил Алекс.
– Да. Ты прав, – отвечал ему Камис. – Такова воля Аллаха. Мы должны принимать и уважать ее.
Я не верила своим ушам: «Всего несколько часов назад мою любимую, мою дорогую Эльхам закопали в пески, а мужу говорят, что хватит горевать! Вот так: убили, закопали, и хватит горевать?! Господи! Что за религия! Где страдания? Где скорбь? Где верность ушедшей любви?!»
Меня такое зло взяло! Такая обида за Эльхам! Я готова была побить их обоих за то, что в тот же вечер после похорон они уже думают о другой женщине. Но я сдерживалась – и сдержалась.
Алекс заметил мой возмущенный взгляд, все правильно понял и предложил мне покурить кальян, чтоб успокоиться. И да, я покурила и успокоилась, но продолжала считать, что Камис должен горевать, а не искать новую жену.
Я опять заварила чаю, и мы заговорили об Эльхам. Поскольку Алекс с мамлюком дружили с детства, а для меня они вообще были единственными близкими людьми, то я откровенно рассказала им все мои предположения насчет Карины, добавив своей фантазии.
Друзья сидели, молча, потупив глаза.
Глядя на Алекса, я спросила, как можно спокойнее:
– Скажи честно, мой дорогой муж, у тебя с Кариной было что-нибудь? Карина была твоей женщиной до меня? Твоей любовницей? А может, женой?
Я ждала и была уверена, что он ответит: «Нет, нет и нет». Тогда бы я сразу отмела все подозрения, связанные с последними словами Эльхам: Алекс – Карина – секс.
– Да, – покраснев, ответил Алекс.
– Что «да»? – вскочила я. – Что «да», Алекс?!
Господи! Зачем я спросила это?! Я ведь просто хотела опровергнуть свои сомнения!
Я чувствовала, как проваливаюсь куда-то в бездну, куда-то прямо к чертям собачьим. Мысленно я пыталась ухватиться за край, удержаться за счастье, которым жила до этой секунды... Но все рушилось подо мной и вокруг меня. Это «да» – было для меня последней каплей.
Пазл внезапно собрался в цельную картинку.
«Так вот что Эльхам имела в виду, когда называла «Карина–Алекс». И это слово было именно «секс», а не «сикс». Да. Моя Эльхам узнала про отношения Алекса и Карины. Возможно, она даже видела их вместе. Но где? Когда? А та золотая сережка? Она была каким-то доказательством этой связи моего мужа и Карины». Я четко вспомнила приезд Карины в нашу новую квартиру и ее золотую серьгу в ухе. «Значит, Карина уже была в нашей квартире раньше. И была именно с Алексом. И чем же они занимались, если Карина потеряла свою золотую серьгу там?» Я представила, как Алекс и Карина встречались в пустой квартире до нашего переезда туда. «Какое предательство! Меня предали мои самые дорогие люди! Они обманывали меня...»
В этот момент я была готова умереть от горя! Я чувствовала себя мумией, пустой и выпотрошенной изнутри. Несколько минут я сидела как пришибленная, не в силах пошевелиться.
– Сонсон, дорогая моя. Ты знаешь, как сильно я люблю тебя. Я обожаю наших детей. Я все делаю, чтобы ты и дети были здоровы, – как всегда убедительно и спокойно проговорил Алекс.
И я взорвалась:
– А Карину ты тоже любишь? Да? Скажи, Алекс, скажи сейчас, когда твой самый близкий друг сидит здесь, только что похоронив свою жену. Скажи мне, Алекс, – почти кричала я, задыхаясь от волнения, – ты спишь с моей подругой! Ты доверяешь ей своего сына! А она охотится на нас. Да, да! Это, наверное, она убила жену твоего лучшего друга. А хотела убить твою жену! И ты любишь ее?
