Я пробирался через плотный строй кафе и магазинов к каменному изваянию. Через мгновение я его увидел: скромно приставленный к боковой стене ничем не примечательного здания, без рук и, вероятно, без ног, их скрывала каменная туника, он был центром этой площади. Вокруг него толпились не туристы, а римляне, которые что-то бурно обсуждали, смеялись и писали какие-то тексты на клочках бумаги. Вообще-то по происхождению он грек. И звали его сначала Менелаем. Римский кардинал водрузил его сюда пятьсот лет назад, чтобы украсить свой дворец. Дворец, кстати, не сохранился, осталась лишь эта статуя. Я обходил ее со всех сторон и только мог себе представить, что имели в виду средневековые римляне, когда наперебой передавали из уст в уста новость: Менелай-то заговорил! Огромный постамент стал притягивать шутки и другие высказывания, портившие папскую репутацию. Они появлялись здесь даже тогда, когда Бенедикт Тринадцатый пообещал неизвестным авторам смертную казнь. Гласность брала свое по ночам, невзирая на постоянно выставленную охрану. Народ переименовал своего нового героя в Паскуино, по имени одного из местных острословов. Именно с тех пор всякая анонимная порча чужой репутации именуется пасквилем. Что бы написать? Что оставить о себе на память каменному изваянию, первому открывшему глаза на ошибки и просчеты Церкви? Я вырвал из блокнота листок. А! Будь что будет! И гордо вывел: «И все-таки она вертится!» Пасквилем назвать это было сложно, я даже подписал крамольную фразу именем Галилея. Сколько минут провисел мой донос, колышимый осенним римским ветром, сказать сложно. Но мне это было уже неважно. Свою лепту в основы итальянской демократии я таким образом внес.
Впрочем, и современные итальянцы не всегда соглашаются с папой. Сухая антикриликальная статистика: 86 % населения страны выступают за эвтаназию, 58 % – за аборты, 34 % ратуют за легализацию легких наркотиков, а целых 69 % населения мечтают о равенстве в правах между официальными супругами и сожителями. Последнее пожелание чуть не стало законом в 2007 году. Меняется все, даже семейное право, которое в Италии всегда было связано с церковным.
Я попал под обаяние этой красивой и очень ухоженной женщины сразу, как только вошел в ее офис. Даниэла Миссалья – самый известный в Риме адвокат по семейным вопросам, чем-то напоминала мне Карлу Бруни. Такие же зеленые глаза с раскосым прищуром, немного широкие для итальянки скулы, ниспадающие пряди густых каштановых волос. Я только мог догадываться, что испытывают супруги, приходящие к синьоре Миссалья и тщетно пытающиеся развестись. Когда адвокатесса эротично прищурила правый глаз и украдкой улыбнулась, я понял, что спасать крепкую итальянскую семью в этом офисе не будут никогда. «Конечно, Ватикан оказывает на нас влияние. Это корни нашей культуры, и поэтому развод был разрешен только в 1970 году». В эту минуту Даниэла Миссалья воскликнула: «Да что мы о грустной статистике, давайте я вам лучше расскажу о самом знаменитом итальянском разводе». Я был в такой власти обаяния этой женщины, что даже не мог себе представить, как я могу не ответить ей утвердительно. София Лорен познакомилась с Карло Понти в 1951-м. Знаменитый продюсер был старше Софии на двадцать два года и, что гораздо хуже, он был женат. В Италии это означало одно: женат навсегда. «Вы же понимаете, что Церковь соглашается расторгнуть брак очень редко, в порядке исключения», – тихим голосом продолжила адвокат Миссалья, чем вывела меня из оцепенения. «Эти люди больше не смогут вступать в церковный брак, не смогут совместно причащаться, не смогут жить вместе с кем-то другим, одним словом, не смогут получить благословения спать с кем-то в одной постели». Эх, подумал я, наверняка адвокатесса замужем. Ну, да ладно. Вернемся к Софии. Поскольку итальянское государство и Церковь были заодно, пришлось обращаться к властям тех стран, которые помогали итальянцам выходить из семейного кризиса, например Мексики. Только через шесть лет знакомства, когда эта мудрая мысль пришла кому-то в голову, были наняты адвокаты, которые отправились в Мехико, развели Понти с первой женой и женили на Лорен. Даниэлу Миссалья настолько увлекла в свое время эта удивительная история, что она раздобыла и до сих пор хранит у себя в архиве одну редкую пленку. «Смотрите внимательно, я вам сейчас буду переводить. Место действия – Мехико, 1957 год». На экране появилась черно-белая прекрасно сохранившаяся пленка. За столом восседал мексиканский судья, перед ним – два итальянских адвоката. Один защитник – Карло Понти, другой – Софи Лорен. То, что происходило дальше, я даже сразу не мог даже понять. Мексиканский судья начал: «Вы, синьор Понти Карло, согласны взять в жены присутствующую здесь Чиколоне Софию?» Адвокат Понти ответил «да». После этого такой же вопрос был задан адвокату Лорен. Ее адвокат, смущенно улыбаясь, правда, но также заявил, что готов… жениться на господине Понти. Радостный мексиканский судья произносит сакраментальную фразу: «Объявляю вас мужем и женой. Примите мои поздравления». Слава богу, что адвокатам не пришлось изображать страстный поцелуй. От увиденного моя голова шла кругом. Дело было даже не в нелепости ситуации, а то, что такая, по сути, юридическая привольность была уже возможна пятьдесят лет назад, пусть даже и в Мексике. Даниэла Миссалья выключила телевизор и загадочно произнесла: «Ну что, понравилось? Вот такая была жизнь у нас». Узнав из газет о своей долгожданной свадьбе, Карло и София собрались в свадебное путешествие. Но им помешал один бдительный гражданин из Генуи. Он подал на Понти в суд за двоеженство. Главная католическая газета L’Osservatore Romano призвала отлучить грешника от Церкви, а одна читательница другой газеты Oggi пошла еще дальше, потребовав сжечь распутную Софию на костре. Кроме газет и общественного мнения, которое было на грани с порицанием, в Италии существовал Уголовный кодекс. Он гарантировал двоеженцу пять лет тюрьмы. Свадебное путешествие пришлось отменить. Вместо подарков посыпались угрозы. Встречаться приходилось тайком.
Госпожа Миссалья тем временем продолжала, ее глаза с поволокой выводили меня из равновесия: «Конечно, и сейчас со стороны Церкви существует сильное противодействие разводам. Это совершенно естественно, потому что, с их точки зрения, семья не должна распадаться никогда». А чтобы хоть как-то выйти из-под чар адвокатессы, я вспомнил, что мне говорил на тему семьи и разводов мой знакомый, бывший атеист, а теперь проповедник Фабио Розини: «Мой брат, например, всегда останется моим братом. Я могу с ним ругаться, но он брат, и точка! Мой отец, например, никогда не перестанет быть моим отцом, ну, и так далее. При заключении брака создается такая же мощная подлинная связь, которая никогда не теряет своей силы, если, правда, у брака был хороший фундамент». Вспомнив эти слова священника, я грешным делом подумал, надо было бы его привести сюда, к Даниэле. Как бы он перед ней все это говорил? Неужели бы не потерял хладнокровия, ощутив такую женскую силу? Как бы то ни было, но тот самый фундамент, о котором говорил Падре, то есть фундамент первого брака Карло Понти, был непрочен. Зато его первая жена Джулиана спасла семейную жизнь и второй брак бывшего супруга. Она вместе с Карло, Лорен и детьми приняла французское гражданство. Во Франции, где развод был возможен, и где об истории итальянской любви знали все, бумаги о разводе лично подписал премьер-министр Жорж Помпиду. Так Понти и Лорен поженились во второй раз.
