После войны американцы продолжали вкладывать по плану Маршалла большие деньги в Италию и в итальянскую моду, естественно. Так на плаву и удержались и Прада, и Феррагамо, и Ирэн Голицына, и дом Фенди. Итальянские модельеры снова вернулись в рамки сдержанного шика. Так что же надеть сейчас? Провокационный Москино, музейный Валентино, остепенившиеся хулиганы Дольче и Габбана?
На самом юге Италии, в беднейшей Калабрии 2 декабря 1946 года на свет появился тот, кто точно знал ответ. Он появился в прямом смысле слова в костюмерной. «Вокруг меня были платья, платья, платья», – говорил он, вспоминая о первых детских годах, проведенных рядом с матерью, профессиональной портнихой. Джанни часто ходил вместе с ней на работу мимо захолустного борделя, на который ему запрещалось даже смотреть. А вот уже вилла Fontanelte на озере Комо, которую Джанни Версаче купил, когда ему исполнился тридцать один год. Внутри – мебель с гербами и мраморные бюсты римских императоров. «Этот дом отражает образ всего, что я собой представляю», – заявил однажды хозяин. Принцесса Диана, Мадонна, Стинг наслаждались здесь его внутренним миром, а великий Хельмут Ньютон их снимал.
Вообще-то слово «мода» и слово «мечта» почти синонимы. Сын итальянской портнихи, выросший в бедности в послевоенные годы, разбирался в мечтах, как выяснилось, лучше других… Поэтому он не стал останавливаться на ровных вытачках и манящих силуэтах. Он построил новый модный мир. И поселил в нем звезд. Версаче любил повторять: «Я всегда замечаю, когда вижу мое платье на Мадонне или леди Ди, что на Мадонне они становятся противоречивыми, прекрасными и современными, а на леди Диане они становятся классическими». Модели, носившие его одежду, превратились из безымянных блондинок и брюнеток в королев красоты и недостижимый идеал с именами и биографиями. Именно Версаче – «крестный отец» Клаудии Шиффер, Линды Евангелисты, Синди Кроуфорд и Наоми Кэмпбелл. В конце концов, фирменная медуза на одежде стала знаком звездных амбициях и богатства ее обладателя. Знаком успеха и сбывшейся мечты. Тех, кто не мог стать звездой или миллиардером, взгляд медузы пугал и парализовал. Такой вот сеанс массового гипноза оборвался в 1997-м выстрелами в Майами. Убийца Версаче, его любовник, покончил с собой в тот же день. От знаменитого модельера у него было только нижнее белье. Ни костюма, ни виллы, ни славы не прилагалось. Так медуза превратилась в маску смерти. Все-таки в мечтах надо всегда знать меру… Хорошо, что в Италии, в отличие от Майами, ее всегда знали.
Одежда, которую ценят сами итальянцы, чаще всего шьется не на фабриках великих кутюрье. Она делается на соседней улице, руками портного, чье имя известно только его клиентам. Но каким! Я поднимался на третий этаж неприметного дома в удаленном от центра районе Милана. Меня ждал САМ Витторио Коккулелло. Он одевал бывшего премьер-министра Италии Беттино Кракси, режиссера Дино Ризи. Сейчас он шьет костюмы президентам компаний «Пьяджо» и «Феррари».
Синьор Витторио не просто назначил мне встречу, он пообещал мне пошить такой костюм, который мне прослужит вечно. Он шьет уже шестьдесят лет. Начинал еще ребенком, работал подмастерьем в ателье. Он не признает прогресса, телефон провел, скрепя сердце. Интернет считает суетой сует. Господин Коккулелло помнит времена, когда коричневые туфли считались верхом эпатажа, а для курения полагалось накидывать специальный бархатный кафтан. Но главное, он умеет скроить пиджак так, чтобы при движении рук фалды не шевелились. Именно это, как убежден портной, следует считать верхом пошивочного мастерства. Пока с меня снимали все мерки, втыкали булавки в ткань и мелом фиксировали контуры будущего костюма, я спросил у синьора Витторио, что отличает хороший костюм от плохого? «Да это же видно сразу! Костюм, пошитый по индивидуальным меркам и готовый из магазина – это две большие разницы». О как, оказывается, это выражение используют не только в Одессе, но и в Милане. Портной продолжал: «В магазинных костюмах все петли обшиты на швейной машинке, а на хорошем костюме они должны быть обтачаны только вручную. Какой у вас рост? – вдруг прервал свой рассказ господин Коккулелло. – Метр восемьдесят семь? Я бы вам посоветовал все-таки двубортный костюм. Вот из этой ткани. Смотрите. Темно-синяя тончайшая шерсть в неприметную полоску, – увидев, что я не возражаю, он продолжил: – А еще важна подкладка. У вашего пиджака будет такая перемычка специальная на подкладке, которая будет держать его ровно по спине. Это мое ноу-хау». Не признающий телефона и Интернета, старый портной тем не менее был прекрасно осведомлен обо всех новых производственных технологиях. «Этого элемента вы больше нигде не найдете. Все клиенты мои очень-очень требовательны и хотят, чтобы костюм точно сидел по фигуре». Последняя деталь будущего костюма меня просто поразила. Пуговицы на пиджаке будут из натурального коровьего рога. Синьор Витторио признался, что это очень дорогой материал, который увеличивает стоимость костюма, но «пластик я никогда не использую, а этот костюм все равно вам продам по льготной цене». Нельзя сказать, что это обстоятельство меня сильно обрадовало, но отступать было некуда. Тем более что и мерки были уже сняты. «Поверьте, этот костюм вам прослужит двадцать, а то и тридцать лет». Я недоверчиво покачал головой, думая: «А надо ли?» Но портной меня продолжал убеждать, что машинное производство нельзя сравнивать с ручной работой. «На пошив одного костюма на фабрике уходит три минуты, там же конвейер. Представьте себе, всего три минуты Об этом мне рассказал один дизайнер и хозяин фабрики. А сам он одевается у меня». Витторио Коккулелло гордо усмехнулся, похлопал меня по плечу и объявил, что обмерка завершена. Я уходил из этого ателье с одной мыслью, когда же приезжать уже на первую примерку.
Так что костюм итальянской мечты не надо украшать позолоченными именами. Он для тех, кто разбирается в мелочах. Ведь самая шикарная вещь – та, которая ОЧЕНЬ хорошо сделана. Это касается не только одежды.
Ремесленники, которых мы знаем по учебникам истории Средних веков, до сих пор населяют итальянские города. И до сих пор делают свое дело красиво. Я заглянул к своему знакомому парикмахеру с одним желанием: постричься по старинке. Расческа, машинка, помазок. «Мы очень традиционны и не очень современны. Мы, скорее, такие степенные парикмахеры, которые все еще используют старинные машинки для бритья». Пьеро Мильяччи наотрез отказался мыть мне голову. «Мы остались ремесленниками и всегда стараемся работать со вкусом. Мы стараемся исправить недостатки внешности наших клиентов с помощью хорошего вкуса и умелых рук. С помощью стрижки мы удлиняем шею тем, у кого она слишком короткая». Синьор Пьеро, как заправский жонглер, ловко подбросил ножницы. Так, что они сделали в воздухе кульбит и точно приземлились в руку. «И укорачиваем, если шея слишком длинная. Это и есть профессиональные хитрости. Тонкости мастерства». После того как меня постригли и побрили, парикмахер взял в руки прибор, напоминавший орудие инквизиции. Массажная механическая машинка 1930 года выпуска. Мне массировали голову легким нажатием рук, все остальное делал механизм: жужжал, вибрировал и доставлял немало удовольствия. «Борода или прическа делают человека более приятным самому себе, когда он смотрит в зеркало после стрижки». Посмотреть в зеркало мне, правда, не дали. Накинули на лицо ароматизированное полотенце и велели думать о чем-то хорошем. «Мы стараемся, и когда у нас получается, мы радуемся и за себя, и за наших клиентов». А клиенту-то почему бы и не посмотреть на себя в зеркало, после такого брадобрейства с консумацией?
