– Нет, не видал, – с дрожью в голосе произнесла я и подумала: «Бедный, бедный папа! Сколько невольного горя я причинила тебе!..»
Оставаться дольше в духане, куда каждую минуту могли приехать наши казаки, было опасно. Поэтому я воспользовалась тем временем, когда хозяева вышли провожать гостей, прыгнула в окно и исчезла в темноте наступающей ночи…
Глава XII
Ночь в горах. Обвал
Я шла наугад, потому что черные тучи крыли небо и ни зги не было видно кругом. Воздух, насыщенный электричеством, был душен. Голова моя кружилась, и меня мучила страшная жажда. Раскаты грома гулко повторялись горным эхом. Гроза надвигалась… Идти я уже не могла из боязни упасть в пропасть. Тропинка становилась все у́же и у́же и вела все выше и выше на крутизну. Мне становилось так страшно теперь в этой горной стремнине, один на один с мрачной природой, приготовившейся к встрече с грозой.
И вот она разразилась… Золотые змеи забегали по черным облакам, гром гремел так, что, казалось, сотрясались горы, и целый поток дождя лился на почву, делая ее мягкой и скользкой…
Я прижалась под навес громадного утеса и с ужасом вглядывалась в темноту ночи… Где-то дико ревели потоки, и горы стонали продолжительным, раскатистым стоном.
И вдруг я увидела то, чего никогда не забуду. Извилистая золотая стрела молнии, сорвавшись с неба, ударила в соседний утес, и громадный кусок глыбы оторвался от скалы и полетел в бездну, прямо в объятия ревущего горного потока. В ту же минуту отчаянный крик раздался по ту сторону утеса… Ответный крик вырвался из моей груди, и я потеряла сознание…
Когда я открыла глаза, грозы уже не было. Я лежала у костра на разостланной бурке… Вокруг меня, освещенные ярким пламенем, сидели и стояли вооруженные кинжалами и винтовками горцы. Их было много, человек двадцать. Их лица были сумрачны и суровы. Речь отрывиста и груба.
«Это горные душманы», – вихрем пронеслось в моей голове, и холодный пот выступил у меня на лбу.
Я боялась пошевельнуться… Пусть лучше сочтут меня мертвой – авось уйдут… и оставят меня одну.
– Эге, да мальчонка-то отошел, – услышала я грубый голос над собою и, открыв глаза, встретилась взглядом с высоким и мрачным горцем.
Он был одет в простой коричневый бешмет и черную бурку; за поясом у него болтались нарядные с серебряными рукоятками кинжалы и тяжелые пистолеты, тоже украшенные серебром и чернью. Кривая шашка висела сбоку…
– Небось душа ушла в пятки, признавайся, – продолжал горец и потом спросил грозно: – Кто ты?
– Я – Беко, сазандар Беко… Я шел из Цвили и в горах заблудился… – пролепетала я.
– Есть у тебя деньги?
– Нет, господин, всего два абаза, данные мне добрыми господами в духане.
– Не велико же твое мастерство, мальчуган, если ты имеешь только два абаза за душою!.. Ты грузин?
– Я алазанец.
– То-то… Ленивые животные эти грузины, а алазанцы и гурийцы особенно. Солнце и небо за них… И виноград и кукуруза… Верно ли я говорю? – обратился он неожиданно к остальным.
– Верно, ага, – почтительно отвечали те.
– Ну ладно! Волею Аллаха нашли мы тебя, мальчуган, на тропинке, взять с тебя нечего… Не душить же тебя из-за твоих лохмотьев. Давай два абаза и проваливай к шайтану.
Я вскочила на ноги и, положив в протянутую ладонь монету, готова была уже скрыться, как вдруг неожиданно к самому костру подскакал всадник. Он ехал на горной белой лошадке, а другую держал на поводу. Это была высокая вороная лошадь, дрожавшая всеми членами… Приехавший горец, весь укутанный с головой в бурку, привязал свою лошадь к дереву и подвел вороного коня к самому костру… В этом коне я узнала моего верного Шалого! Рванувшись вперед, я вскрикнула:
– Шалый!
В ответ на мой отчаянный крик он издал продолжительное ржание. В минуту забыв все: и горных душманов, и опасность быть открытой, и мой недавний обморок, и адскую грозу, я повисла на его тонкой красивой шее, целуя его морду, его умные карие глаза, шепча в каком-то упоении:
– Шалый мой! Родненький мой! Миленький!
Внезапно чей-то бешеный хохот, полный торжества и злобы, прервал мои излияния.
– Так вот где встретились! – услышала я между взрывами бешеного смеха.
Вскинув глаза на вновь прибывшего, я обомлела… Передо мной был Абрек!
Бурка упала с его головы. Яркое пламя костра освещало зловещим светом его торжествующее лицо.
С минуту он молчал, как бы наслаждаясь моим ужасом. Потом рассмеялся новым, уже тихим и торжествующим смехом.
– Что ты, Абрек, – удивленно окликнул его высокий горец, – или шайтан вселился в тебя?
– Стой, ага! – внезапно оборвав смех, ответил тот и после короткой паузы спросил высокого горца: – Знаешь ли ты, ага, кто этот сазандар?
– Нет, не знаю… Неужели ага-Бекир, ваш вождь и начальник, может интересоваться нищим сазандаром? – надменно ответил тот.
– Слушай же, – снова произнес Абрек, не сводя с меня горящих глаз, – это не сазандар, а дочь моего врага – русского генерала князя Джаваха-оглы-Джамата.
Настала зловещая тишина. Было слышно, как летучая мышь шелестела крыльями да капли дождя гулко падали на размякший грунт.
– Так это правда? – спросил тот, которого называли ага-Бекиром, и мрачное лицо его еще больше нахмурилось.
– Не веришь! – рассмеялся Абрек и, приблизившись, сорвал с моей головы папаху.
Пышные косы, прижатые крепко сидевшей на них шапкой, упали с темени и спустились вдоль спины.
В ту же минуту громкий и веселый смех нарушил тишину.
– Ай да мальчишка! Вот так сазандар! – хохотали душманы.
Между тем Абрек приблизился ко мне. Его лицо сияло какой-то сатанинской радостью:
– Слышишь ли ты, княжна Нина Джаваха! Я узнал тебя… скажи же этому ага, моему начальнику, что Абрек говорит правду…
– Абрек говорит правду, – точно во сне пролепетала я. – Я – княжна Джаваха.
– Тем лучше, – вмешался ага-Бекир, – если ты дочь русского генерала, мы сорвем с него большой выкуп.
– Выкуп? – прервал его Абрек, и лицо его перекосилось от бешенства. – Нет!.. У меня старые счеты с этой девчонкой. – Помнишь ли ты, княжна, как при всех предала позору Абрека? Помнишь ты этот красный рубец на моей щеке? Помнишь ли, княжна Нина, что я поклялся отомстить!
