Он сказал хриплым голосом:
– С тобой я потерял не только стыд, но и честь, и
достоинство…
Она удержала на языке привычную колкость, что у куявов нет
ни чести, ни стыда, ни достоинства – у Иггельда всего этого в избытке,
только у него все это дикое, самородное, не отшлифованное воспитанием,
обществом себе подобных. Его честь даже выше, чем у большинства артан, ему
приходится жить среди бесчестных людей, в то время как артане… нет, об этом
сейчас нельзя думать, перед нею грубый и никчемный враг, у которого душа хоть и
есть, но не крупнее, чем у полевой мыши. Мелкие трепыхания есть, но что-то
большое вместить не может…
И все-таки, подумала она тоскливо, я его люблю.
– А я – не потеряла, – ответила она.
* * *
Он ушел, как побитый пес, а она, едва захлопнулась дверь,
упала лицом в постель и залилась горькими слезами. Выплакалась так, что подушка
взмокла, утром чувствовала, как опухли глаза. Сперва вообще собиралась не
ходить в нижний зал к женщинам, потом решила, что это будет как поражение,
лучше показать ему, что все уже пережила и похоронила, с обеда уже сидела и со
спицами в руках слушала милую болтовню этих простеньких существ. Когда Иггельд
явился к ужину, она видела его отчетливо. С ним обедал Ратша, этот выглядел
веселым и бодрым, несколько раз посмотрел в ее сторону, а когда встретились
взглядами, подмигнул. Блестка сделала каменное лицо и больше в сторону их стола
не смотрела.
После этого Иггельд исчез на пару дней, и она ощутила, как в
сердце вошла ледяная игла. Даже за работой она беззвучно молила богов пожалеть
наездника на черном драконе, а ночью упрашивала Мать-хранительницу защитить
этого куява, после чего зарывалась лицом в подушку и долго рыдала, так как
сохранить жизнь куяву-воину – это рисковать жизнью воинов из артанского
лагеря.
Иггельд заходил несколько раз и просил передумать. Это
означало лишь, что приглашает ее в постель на прежних условиях. Она приходила в
ярость, отказывала таким ледяным тоном, что он сразу сникал и отступал за
дверь. Дурак, говорила она вдогонку молча. Дурак. Ты ничего не понимаешь. Ты не
понимаешь самого главного!.. А я сказать не могу.
Женщины ничего не заметили, во всяком случае, ей никто
ничего не сказал, зато все увидели, что Иггельд ходит мрачнее тучи, челядины
разбегались при одном его появлении. Голос его стал резким, раздражительным.
За несколько дней он исхудал, скулы заострились, нижняя
челюсть выдвинулась вперед, а глаза, напротив, втянулись в пещеры, оттуда из
глубины поблескивали злые искры. Даже воины, что бывали с ним в сражениях,
старались без необходимости не попадаться на глаза.
Почему, мелькнула мысль, я не могу сказать ему все?..
Наверное, это просто трудно сказать, как ни пробуй – слова не те, грубые и
неуклюжие, каждое – неверное, каждое – ложь, это нужно
прочувствовать… Не может быть, чтобы он всего этого не чувствовал!.. Не может
быть…
Он чувствует, наверняка чувствует. Но зато может не поверить
тому, что чувствует.
Иггельд ввалился в спальню, два светильника от двери тускло
освещают в глубине помещения просторное ложе. В теле от усталости стонет каждая
жилка, кровоподтеки ноют, кольчуга спасает от топоров, но не от ушибов. Он
шагнул к кровати, но словно отшвырнуло, едва вспомнил, что совсем недавно
лежал, держа в руках самую лучшую в мире женщину, которую не знает, как
удержать…
За окном вечереет, небо окрасилось в багровый цвет, с
площади донесся крик. Он услышал, как заржали кони, потом характерный треск,
это чей-то конь, обезумев от страха, сломал оглобли, явно не местный, эти
привыкли к драконам. Он подбежал к окну.
В небе над площадью кружил чужой дракон. Наездник согнулся
на том месте, где шея переходит в плечи, что-то дергал яростно, дракон ревел,
судорожно вздрагивал, едва удерживаясь в воздухе.
Иггельд выругался, после их ласковых и послушных драконов
вообще возненавидел это изуверство со штырями боли, стены понеслись мимо,
простучали под сапогами ступеньки. Он выбежал из дома в тот момент, когда
дракон все же опустился посреди площади. Сейчас тяжело дышал, морда в пене,
сразу же распластался и застыл с закрытыми глазами, безразличный ко всему и
мечтающий только, чтобы наверху не трогали вживленный в самое болезненное место
металлический прут.
Со спины дракона соскользнула брюхом по блестящей чешуе
девчушка в теплой подбитой мехом одежде, на земле развернулась, Иггельд ахнул,
а Яська бросилась ему на шею. Он обхватил ее жадно, поцеловал в лоб, она
прижалась к нему всем телом, спрятав лицо на груди. Наездник крикнул сверху:
– Она только сегодня добралась до нашего города!.. Мы
знаем, как ты ее разыскивал, вот и решили сделать тебе подарок…
– Спасибо! – крикнул Иггельд через голову
Яськи. – Я в долгу!
– Запомню, – засмеялся наездник. – Ладно,
увидимся!
– Зайди хоть выпить вина, – пригласил Иггельд. –
Твой дракон едва дышит, пусть переведет дух.
Наездник ответил с сожалением в голосе:
– Я бы с удовольствием, но наших драконов нельзя
оставлять, как ваших… Ничего, ему только перелететь обратно через стену, а там
растопырить крылья и спланировать в наш Город.
– Тебя как зовут? – спросил Иггельд.
– Дорож, доблестный Иггельд!
– Я твой должник, Дорож!
Наездник прикоснулся к металлическому штырю, дракон дернулся
от боли, вскинул голову. Иггельд поспешно обнял Яську за плечи и повел в
дом – отвратительно видеть, как драконов заставляют подчиняться с помощью
жгучей боли. Яська повизгивала от счастья, как молодой дракончик, а будь у нее
хвост, отбила бы им бока себе и брату.
На пороге уже встречали улыбающиеся домочадцы. Иггельд
поискал глазами Блестку, вспомнил, что после ужина пленницу отводят в ее
каморку и запирают, стиснул зубы, настроение сразу испортилось. Яська щебетала,
он почти не слышал, так вошли в дом. Вокруг, как мухи в жаркий день, носились
слуги и набившиеся сразу в дом гости, его дом всегда открыт для всех, не дом, а
черт-те что, хорошо, хоть в его спальню еще не вламываются, хоть обратно в
пещеру беги, как постоянно зовет преданный Черныш…
Моментально накрыли стол, натащили еды, ведь в плену Яську
явно морили голодом, сгрудились вокруг в ожидании рассказа. Она ела на
удивление вяло, к вкусностям осталась равнодушной, призналась виновато:
– Прости, братец, меня в Городе Драконов накормили так,
что из ушей лезет. Старались тебе понравиться.
Слушатели довольно загалдели, еще бы, сейчас Иггельд в такой
силе, что нижняя долина уже не просто считается с его возросшей мощью, но и
заискивает, старается быть полезной, чтобы и он мог когда-то и в чем-то…
Иггельд спросил нетерпеливо:
– Как ты вообще…
– Уцелела?
– Нет, как добиралась?.. Одинокой женщине проехать
через всю страну, где рыщут пьяные от крови артане…
