– Какие? – спросил он настороженно. Сердце
дернулось в ожидании нехороших вестей. Он даже успел подумать, что это он стал
вести себя, как всполоханный заяц. – Что с этими украшениями не так?
– Все так, они очень красивые, – повторила Яська
задумчиво. В синих, как утреннее небо, глазах появилось мечтательное
выражение. – Только нашим женщинам они не совсем…
Он сказал раздраженно:
– Яська, говори яснее! Как с ними не совсем? Не могут
нацепить на шею? Подвесить к ушам?
Она покачала головой.
– Иггельд, я тоже больше интересовалась драконами, чем
остальным миром! Но сейчас вижу, что ни одной женщине в Долине это не носить,
чтобы не сказали, что украденное. Или что она дура, не понимает… А ты
понимаешь?
– Нет, – буркнул он. Ощущение близкого поражения
стало яснее. – Что-то из ушей висит, на шее еще… в волосах всякое-разное.
Ну, с камешками.
– То-то и оно, – сказала она почти ласково. –
Наши золотоволосые красавицы носят только синие камешки, голубые, медового
цвета… Если какая нацепит, скажем, рубин, на нее будут показывать пальцами как
на редкую дуру. Да она и сама сразу почувствует себя уродиной, рубины красят
только женщин, у которых волосы как вороново крыло…
Она еще что-то говорила, он почти не слышал, перед глазами
как живая встала эта гордая артанка с потемневшим от солнца лицом, вздернутыми
к вискам узкими черными как смоль бровями, длинный пышной гривой иссиня-черных
волос. Он мысленно надел ей золотой обруч на лоб и увидел, как радостно засиял
крупный рубин, приставил к ее ушам золотые серьги дивной работы с подвешенными
сапфирами, те сразу заблистали, заискрились, как никогда бы не радовались
золотоволосым красавицам, тем нужны жемчужины, алмазики…
В груди стало так горько, что он не мог вздохнуть, торопливо
отвернулся от Яськи и тоже взглянул на великолепный закат, но и там как живое
увидел гордое лицо артанки, брезгливость в глазах, отдернул голову, словно конь
лягнул в подбородок.
Яська повторила заботливо:
– Случилось что? Ты почернел весь!.. Подыши, подыши
свежим воздухом. А то наглотался дыму…
Ограбил, стучало в висках. Ограбил молодую девушку, лишил ее
любимых игрушек, приданого, ее радостей. А вдобавок еще и в оковах.
* * *
Блестка с утра помогала женщинам готовить, зашивать одежды,
в Долину все прибывали новые люди, всех хорошо бы покормить и обогреть, к
вечеру едва переставляла ноги, тяжелые цепи тягостно позванивали. Женщины, что
раньше страшились ее необузданной ярости, как же – артанка, теперь
посматривали с сочувствием, а иногда слышала, как перемывают кости хозяину,
который совсем уж озверел: такой тихий, добрый, мухи не обидит, а тут держит в
тяжелых цепях такую милую и спокойную девушку, как только и передвигает ноги в
таких оковах, ими бы дракона приковывать…
Она стискивала зубы, лицо держала надменным и высокомерным,
да не увидят куявы усталости или изнеможения на лице артанки. Когда мужчины
сели ужинать, Ефросинья подошла к ней и шепнула тихо:
– Ты устала, иди к себе.
– Я устала не настолько, – возразила Блестка.
– Все равно, – сказала Ефросинья и хитренько
улыбнулась. – Сегодня к хозяину придут гости, там пара очень интересных
мужчин… Или тебя это заинтересовало?
– Нет, – ответила Блестка, – спасибо, я лучше
в самом деле пойду лягу.
Ноги ныли, особенно щиколотки, где поверх сапожек надеты
толстые металлические кольца. Она подхватила цепь и, придерживая ее, чтобы не
тащилась следом, ушла в комнату, с облегчением упала на ложе и вытянулась всем
телом.
В дверь постучали, она горько усмехнулась, Сбыслав не
стучит, он теперь вообще не заходит, вместо него теперь Оследнюк, молчаливый
подмастерье кузнеца, только он, помимо Иггельда, в состоянии разомкнуть тугие
скобы, охватывающие ее лодыжки. Постучали снова, Блестка лежала на спине, глядя
в потолок. Дверь наконец распахнулась, Иггельд вдвинулся в проем хмурый, с
всклокоченными волосами. Она смотрела холодно, напоминая взглядом, что она не
сказала «Войдите», но он все равно вошел, так что не надо о куявской вежливости
и правильном обращении.
Иггельд, похоже, понял, поморщился, подошел ближе и
остановился, так же хмуро глядя сверху вниз. Ей на мгновение стало тревожно, он
раскачивается, как могучий дуб под порывами сильного ветра, вдруг да рухнет, но
заставила себя смотреть сквозь него, как будто он из дыма.
Он опустился на колени, она чувствовала его сильные пальцы,
щелкнуло, одна лодыжка ощутила себя свободной, затем, после щелчка, и другая.
Он поднялся, сказал горько, с неохотой, но она чувствовала, что он говорит
твердо:
– Артанка, нам трудно бороться с собой… Но это не
значит, что я должен поступать глупо и предавать своих. А снять с тебя оковы и
на день – это подвергнуть всех риску.
Она наклонила голову, пряча глаза, чтобы он не увидел
заблестевших в них слез.
– Ты видел, – прошептала она, – ты видел
меня… заставил меня раскрыться.
– Сумел ли? – спросил он с жадной надеждой.
– Ты знаешь, что сумел, – ответила она
обреченно. – Мое тело меня предало. Наши сердца стучали вместе, куяв… И
что ты из этого понял? Ни-че-го.
– Артанка!.. Ты даже не говоришь, как тебя зовут. Это
не имя – Артанка!
Она прошептала горько:
– Я могла тебе сказать свое имя, я могла тебе сказать
все, что ты бы захотел… и намного больше! Но ты оказался слеп и глух. И ничего
не понял.
– Почему?
– Или понял? – переспросила она. – Тогда еще
хуже. Запомни, больше я ни слова не скажу про эти оковы. Никогда не потребую…
тем более – не попрошу их снять. Но ты потерял даже ту искру, что
оставалась. Ты понял?
Он сказал умоляюще:
– Я не могу! На мне вся Долина! Зачем на меня только
взвалили всю эту махину, эту гору?.. Но твоему слову я не могу верить…
– Почему?
– Потому что мы воюем! – крикнул он. – Потому
что клятвы, данные врагу, не обязательны! Потому что это уже не клятвы, а
военная хитрость, что приравнена к доблести, так как ведет к поражению
противника. Потому что я панически боюсь тебя потерять…
Она сказала мертвым голосом:
– Ты меня уже потерял.
– Нет, пока ты здесь!
– Это только тело, – возразила она. – Тело,
которое ты можешь насиловать. Ты сильнее меня, признаю. И, если не одолеешь,
всегда можешь позвать на помощь стражников. Может быть, ты сумеешь даже… если
долго будешь стараться, сумеешь заставить мое тело откликнуться. Но это только
мое тело, дурак. А меня ты потерял.
Его лицо было страшным, из груди вырвалось тяжелое дыхание.
Он поднял кулак, она подумала, что он ее сейчас ударит, но кулак разжался,
ладонь с силой хлопнула по его колену.
