– Что… с Чернышом?
– Умирает, – ответила она, плача. – Его уже
не спасти. Но он спас тебя.
– Черныш, – прошептал он. – Что у меня за
жизнь… одни потери. Сперва Ратша, потом Артанка, теперь – Черныш… Три беды
в один день…
Она помогла приподняться, сесть. Черныш приподнял тяжелые
веки, Там боль, нашел силы слабо лизнуть руку хозяина. В любящих глазах Иггельд
увидел просьбу о прощении, что расстается, что не сможет больше летать, носить
его, любимого родителя, над облаками, над горами и всем миром. Даже Яська,
знающая драконов меньше, поняла, что Черныш мог бы перед ударом скрутиться в
ком, его ударило бы плечом, где самые могучие пласты мышц, к тому же покрытые
костяными плитами доспехов, перевернуло бы через голову и покатило, ударяя о
камни и расщепляя их на щебенку своей тяжестью, он остался бы не только жив, но
и почти цел, у драконов это в крови, еще их предки научились, иначе бы вывелись
начисто, слишком часто приходилось вот так срываться в пропасти, но Черныш
нарочито падал плашмя, из последних сил цепляясь за стены растопыренными
крыльями, лапами, возможно, даже пастью, вот какая изуродованная, с выбитыми
зубами, так как все время помнил о любимом родителе на загривке, старался
смягчить – чтобы спасти, уберечь, даже ценой жизни…
Слезы жгли глаза, Яська всхлипывала, лицо Иггельда
мучительно кривилось. Запруды в глазах прорвались, слезы хлынули двумя ручьями.
Он заплакал мучительно и неумело, упал на голову Черныша и обхватил руками.
– Черныш, не умирай!.. Не умирай, прошу тебя!.. Не
умирай…
Все тело содрогалось, он чувствовал такую горечь, что
страстно, до крика, захотелось умереть. Это же расстается с жизнью Черныш,
которого принес за пазухой, который доверчиво бегал за ним по пещере, а спать
забирался ему на грудь, грея замерзшие лапки. Это же его Черныш, которому
чистил уши, а он сам научился ловить рыбу и с торжеством приволакивал ему
крупную форель, гордый, что и он приносит пользу…
Легкая ладонь опустилась на плечо. Яська, сама бледная и
зареванная, смотрела с глубоким сочувствием. Нос покраснел и распух, вспухли и
покраснели веки, на щеках блестели мокрые дорожки.
– Пойдем, – сказала она умоляюще. – Пойдем,
не терзай себя.
Иггельд дал себя оторвать от неподвижного тела, сделал два
шага прочь, оглянулся и с громким плачем ринулся обратно, обхватил обеими
руками массивную разбитую голову:
– Он… он не дышит!!!
Яська заревела громче, упала рядом, обняв одной рукой брата,
другой – голову дракона. Плакали долго, истощились, застыли надолго, потом
за спиной раздался тоскливый рев. Камешки затрещали под толстыми тяжелыми
лапами, в затылки пахнуло горячее дыхание. Слышно было, как Скулан сопит,
обнюхивая погибшего.
– Пойдем, – сказала Яська наконец. Она с силой
отодрала Иггельда от головы дракона. – Надо возвращаться…
Скулан облизывал Черныша, искра жизни в том еще тлела,
драконы умирают трудно, Скулан еще не понимал, что друга уже не спасти,
облизывал, тормошил, ласково и требовательно поддевал носом. Иггельд снова
остановился.
– Я не могу, – прошептал он. – Его… его надо…
Соберутся звери, начнут… еще живого… есть. Я не могу…
Плечи затряслись, он согнулся, жалкий, раздавленный,
уничтоженный, рыдания вырывались со стонами, вздохами, жалобным разрывающим
душу криком.
– Я… я… могу… – прошептала бледная Яська, ее
трясло. – Но, брат, ты возненавидишь меня! А вот от тебя он примет… ведь
вы братья. Ну, прошу тебя!
Она сняла с пояса и подала ему длинный узкий кинжал. Иггельд
ничего не видел из-за слез, почти на ощупь вернулся к Чернышу. Рукоять
выскальзывала из пальцев, дважды нагибался и подбирал по дороге. Черныш в
последнем усилии приподнял веко. Зрачок медленно заволакивало, Иггельд увидел и
почти ощутил жуткую боль, что терзает искалеченное тело, всхлипнул, вытащил
клинок. Ему почудилось, что во взгляде Черныша мелькнула благодарность. В
последнем усилии огромный язык чуть шелохнулся, сумел коснуться его пальцев.
– Иггельд, – услышал он за спиной жалобный
вскрик. – Ты дал ему жизнь… он просит ее принять в те же руки!..
– Я не бог… – прошептал он.
– Для него ты больше!
Он приставил острие чуть ниже ушной раковины, среди плотных
пластин крохотная щелочка, как раз для такого лезвия, рукоятью упер себе в
грудь, заплакал и, обхватив голову дракона обеими руками, с силой потянул на
себя. Сквозь свои рыдания услышал слабый треск тонких костей. Он коснулся
головы дракона грудью, упал всем телом, его затрясло в рыданиях.
Он все время слышал этот едва слышный, но жуткий треск, хотя
Черныш не двигался, чистая и верная до последнего вздоха душа улетела на
крылышках в драконий рай, и, может быть, когда-то встретятся, для хороших людей
и для хороших драконов должен быть общий рай.
Этот жуткий треск не могли заглушить ни рев встречного
ветра, когда возвращались на погрустневшем Скулане, ни радостные крики встречающего
народа, ни грохот крови в черепе.
И он страшился, что будет слышать его всегда.
Глава 20
В огромном доме было тихо, как в могиле. Апоница узнал у
слуг, что хозяин наверху, поднялся по лестнице на третий этаж, так никого и не
встретив, толкнул дверь. За столом, заставленным кувшинами, сидел мрачный как
ночь человек, в котором Апоница не сразу узнал Иггельда.
Тот даже не повел в его сторону глазом, с опухшим багровым
лицом, налитыми кровью глазами, осунувшийся, беспрерывно пил, уже расплескивая
по белой скатерти красное вино.
Апоница опустил руку на плечо, сжал. Иггельд даже не
заметил, его ладони снова обхватили чашу с вином. Апоница опустился рядом,
придвинулся, касаясь плечом.
– Я знаю, – произнес он тихо. – Яська
рассказала… Вся Долина скорбит. Черныша любили все. И никто его не боялся. Даже
переселенцы не боялись, что удивительно.
Иггельд уставился в одну точку. Плечи вздрогнули,
затряслись. Лицо искривилось, в глазах влажно заблестело.
– Он… – вырвалось горькое из перехваченного
горла, – он лизнул меня… умирал уже… Он все понимал!
Апоница ощутил, что у самого подступают слезы, голос
дрогнул:
– Мне знакомо, Иггельд. Помнишь, как умирал мой
Обгоняющий Ветер?
– Твой… от старости!
– Все равно, у меня сердце едва не остановилось.
– А мой… мой погиб…
– Но мой умер, умер… А я с ним вместе сорок лет!
Голос прервался, подбородок мелко-мелко задрожал. Иггельд
придвинулся ближе, касаясь плечами и стараясь поддержать старого друга, изо
всех сил сдерживая и не в силах удержать слезы. Каждый сейчас видел своего
умирающего друга, в комнате слышались только тяжелое сдавленное дыхание,
тягостные вздохи.
