Наконец Апоница вытер слезы, вздохнул, голос прерывался и
вибрировал, но заговорил как можно тверже, по-деловому, жизнь продолжается, а
любое горе надо вытеснять неотложными заботами:
– Иггельд, ты мягкий и добрый… но сейчас, извини,
случилось так, что на тебе – вся Долина. И все мы. Так уж получилось,
решать тебе…
Он умолк, смешавшись, бесцельно перебирал пустые кувшины,
трогал чаши. Иггельд проговорил с болью:
– Черныш погиб по моей вине…
– Не по вине, – возразил Апоница.
– А что же?..
– Я же говорю: так получилось. Я бы даже сказал, по
доброте. Иггельд, Долину наводнили беглецы. И уже распоряжаются, как в своих
землях. Наш народ ропщет!.. У нас все-таки все свободные…
Иггельд долго молчал, а когда поднял голову, Апоница
отшатнулся. Глаза Иггельда горели мрачным огнем, лицо окаменело, только на
висках вздулись толстые синие жилы, пульсировали, кое-где остались темные
сгустки засохшей крови. Он медленно наливался недоброй силой, согнутые плечи
раздались, развернулись, а когда выпрямился, все еще не поднимаясь из-за стола,
Апоница ощутил в нем другого человека.
– По моей доброте? – повторил он глухо. –
Скажи прямо: по моей слабости, моей трусости. По моему трусливенькому желанию
заниматься только любимым делом… а все неприятное пусть решается само… или
пусть кто-то решает другой Вот и… решили. Я потерял любимую женщину и любимого
верного друга! Даже двух друзей, Ратша ушел из-за моего, скажем правду,
предательства. . Я потерял все, из-за чего стоило жить.
Он поднялся, Апоница молча смотрел, не зная, что сказать,
как он подошел к окну, выглянул, движения стали резкие, отрывистые, словно в
одной руке меч, в другой щит. Повернулся, бросил резко:
– Сколько у нас верных людей?
– Да все, – ответил Апоница сразу же. – Все
мужчины, это триста человек, сразу же возьмутся за оружие!
– А сколько… гостей?
– Этих около двух тысяч, – ответил Апоница нехотя,
тут же добавил торопливо: – Но меньше половины способны взяться за меч. Да
и те, сам знаешь, раз уж бежали, спасая шкуры, то не очень-то восхотят их
терять здесь. Или даже попортить.
Иггельд подумал, кивнул.
– Хорошо. Призови их, расскажи зачем. Думаю, ты уже
понял.
– Я понял, – ответил Апоница торопливо. Добавил с
надеждой: – Надеюсь, понял правильно.
– Еще как правильно, – ответил Иггельд с мрачной
угрозой. – Еще как.
* * *
Солнце медленно поднялось из-за гор, яркие лучи пронзили
невесомый воздух и залили жидким золотом Долину. Тени стали резче, глубже,
темнее, зато на свету все заблистало, задвигалось быстрее.
Звонко и пронзительно зазвенели трубы, все останавливались,
поворачивали головы. Трубы настойчиво призывали всех-всех на городскую площадь.
Там убрали телеги и загасили костры, чтобы поместить как можно больше народу.
Иггельд не показывался долго, а когда наконец вышел, многие удивились перемене:
впервые он появился в доспехах, рукоять меча из-за спины, на сгибе левой руки
блестящий шлем. Ропот в толпе начал умолкать, все смотрели, как он остановился
на краю верхней ступеньки, высокий и мужественный в полном боевом доспехе
воина.
Иггельд оглядел огромную площадь, заполненную народом,
сердце стучало так, что раскачивало его вместе с этими тяжелыми доспехами. Беры
держатся в окружении знатных беричей и песиглавцев, с которыми добрались в эти
ужасные горы, их непристойно пышные и яркие одежды выглядят ругательством среди
чистых и скромных одеяний долинчан. На крышах начали появляться лучники, но их
видит только он, потому что знает, куда смотреть, в сторонке пролетел
дракон – это Яська ждет условного знака.
Он вскинул руку, сказал громко:
– Только что получена весть из Куябы!.. Наш благородный
тцар Тулей, что правил страной столько лет, вчера убит. Голову его принесли
Придону…
Толпа ахнула как один человек. Мгновение он видел только распахнутые
рты, потом все заговорили, он слышал слитный шум, подобный реву близкого
морского прибоя, выждал немного, сделал знак Червеню. Тот выступил вперед и
звонко протрубил в огромный серебряный рог.
Сильный чистый звук заставил всех умолкнуть и повернуть
головы. Иггельд вскинул руку снова.
– Слушайте все!.. – прокричал он сильным
голосом. – Хочу, чтобы всем все стало ясно. Здесь, в этой Долине,
хозяин – я. Все мои приказы – закон. Так было все это время… и так
будет, пока война не закончится. Потом здесь изберут того… кого изберут. А
сейчас, когда враг уже у ворот нашей Долины, когда вот-вот начнется штурм,
здесь не позволено считаться родами, званиями, землями и мешками с золотом!
Среди беров сразу же началось сердитое жужжание. Целые
группки сразу начали протискиваться ближе к ступеням, он видел рассерженные и
все еще не верящие лица.
Белг выкрикнул надменно:
– Ты кто?.. Знай свое место, дурак!.. Иди крутить
хвосты драконам!.. Здесь пятеро князей и сотня беров, и всем ты… даже не им, а
их слугам в подметки не годишься ни по роду, ни по знатности! Эй, слуги!..
Взять этого дурака и высечь!
Несколько человек бросились по ступеням вверх. Иггельд хищно
оскалил зубы. Дрожащие пальцы метнулись к рукояти меча. Едва слышно свистнуло,
беры резко остановились, кто-то упал ничком, кто-то покатился обратно, лишь
один сделал еще три шага и рухнул к ногам Иггельда. Он брезгливым пинком
швырнул вниз.
Белг смотрел вытаращенными глазами на побитых стрелами слуг,
а другие уже вскинули глаза. На широком навесе встали во весь рост в два ряда
лучники. На соседних домах, а также на всех, окружающих площадь, поднялись люди
с такими же длинными луками в руках и выкрикнули так страшно, что задрожал
воздух: «Иггельд!.. Иггельд!.. Иггельд!..»
Иггельд властно указал на застывшего Белга.
– Эту жалкую тварь… взять! И… сегодня же… немедленно на
кол!.. Здесь же, на площади!
Несколько человек в полных железных доспехах пробежали мимо
Иггельда и врезались в толпу. Перед ними расступались с такой поспешностью, что
никого не пришлось отталкивать или сбивать с ног, только группа беров и
беричей, что держалась вокруг Дрозденя, Схватилась за мечи и начала
протискиваться к ступенькам.
Над толпой промелькнула широкая тень. Дракон, широко
распахнув крылья, пролетел так низко, что жар от его дыхания достиг людей. Все
в ужасе приседали, закрывали руками головы, а вельможи заколебались, замедлили
шаги. Яська, рискованно свесившись с загривка, указывала Скулану именно на них.
Указывала так, чтобы видели, и те устрашенно остановились, попятились.
Снова свистнули стрелы. Дроздень вздрогнул, мгновенно стал
похож на рассерженного ежа. В него погрузилось не меньше трех десятков стрел,
умер раньше, чем рухнул. Народ в страхе смотрел на крыши, но на всех домах,
окружавших площадь, лучники внимательно следили за площадью.
