– Тебе топить горе в вине негоже, – сказал
он. – Да и опасно.
– Почему? – спросил Иггельд тупо.
– Шкура тонкая, – объяснил Апоница
непонятно. – Остановиться не сможешь… Эх, Иггельд, надо себя перебороть. У
меня Обгоняющий Ветер умирал от старости, я ничего не мог, только плакал от
бессилия… А ты бы удержал и пленницу, и Черныша. Да и верный Ратша сейчас бы не
ушел!
– Сейчас бы я и Блестку не выпустил, – вырвалось у
него горькое. – Я бы ей все сказал… сказал бы правду! Стыдно мне, Апоница.
Не могу… Она мне всю правду, а я лгал, изворачивался, хитрил, трус проклятый…
Почему она могла быть честной, а я нет?
Апоница сказал невесело:
– Она проще. Ты запутался из-за своей тонкошкурости. Но
теперь она у тебя, увы, толстеет. Ты перестанешь ощущать какие-то особо тонкие
запахи цветов, зато перестанешь чуять и вонь, через которую иной раз… Такова
жизнь, Иггельд! Но в тебе звериности на сто человек. Я имею в виду –
живучести. Ты все пройдешь. И все равно останешься чище и благороднее всех нас.
Потому мы все приносим тебе клятву верности.
Иггельд отмахнулся.
– Лучше не мне.
– Другого нет, – сказал Апоница с нажимом. –
Оскудела наша Куявия… Хотя почему оскудела? А ты?..
– Я не гожусь…
– Ты лучше других, – сказал Апоница
настойчиво. – Хоть ты и страхополох, что удивительно для такого молодого…
Зря, конечно, все эти предосторожности, артане сюда никогда не придут, а ты
даже ночами держишь на стене сотню мужчин…
– Я же сказал, – буркнул Иггельд, – что не
гожусь…
– Да, – согласился Апоница, – ты
перестарался, но.. Он вздрогнул, умолк на полуслове, потому что Иггельд
изменился в лице, вскочил и замер, вслушиваясь в далекий гул.
Слуха еще ничто не коснулось тревожное, Апоница смотрел то
на Иггельда, то на окно, а Иггельд закричал хрипло и страшно:
– Тревога!.. Трубить в трубы!
За дверью затопали ноги, кто-то стремглав понесся по
лестнице. Спустя несколько мгновений Червень, выскочив из дома, громко и
тревожно затрубил в рог. В ночи начали вспыхивать факелы. Вдали со стороны
ворот вспыхнули заготовленные костры, там же, похоже, загорелась смола в
бочках. Под окном послышался топот ног, замелькали фигуры бегущих.
Апоница наконец вскочил, бросился к окну.
– Как же так? – вскрикнул он растерянно. –
Они должны еще быть далеко внизу!.. Не пошли же на штурм те разведчики!
Иггельд уже в том углу, где свалил оружие и доспехи,
торопливо облачался в железо. Гремело, щелкало, металлические пластины
сходились и соединялись с коротким стуком. Через минуту он уже весь в железе,
схватил широкий ремень перевязи с длинным мечом и торопливо надел через голову.
– Артане умеют воевать, – ответил он со
злостью. – Вместо того чтобы отдыхать ночь, почти на ощупь пробирались по
краю бездны!.. Сколько сорвалось в пропасть!
Апоница, не поворачиваясь от окна, передернул плечами.
– И каждый падал молча, – произнес он с
уважением, – чтобы не поднять тревогу! Да, в мужестве не откажешь… Ладно,
я на стены.
– Поторопись, – согласился Иггельд. – Хотя
вряд ли они пойдут на приступ сразу, их люди еще не подтянулись, но, как
видишь, у них в запасе немало военных хитростей.
Апоница повернулся и поразился: Иггельд трезв, суров и
собран, в глазах ярость, челюсти сжаты, под кожей рифленые желваки. Уже весь в
металле, только шлем в руке, он сам казался сказочным драконом.
– И ты еще спрашиваешь, – крикнул Апоница, выбегая
из комнаты, – почему принесли присягу именно тебе?
* * *
Люди с оружием в руках выскакивали из домов, а когда Иггельд
добежал до стены, пришлось проталкиваться через толпу вооруженного люда. Многие
запасливо захватили факелы, под стеной пылала смола в бочках. Пространство
перед стеной освещено страшным трепещущим пламенем, сердца сжимались в страхе, кровь
то струилась быстрее, то замерзала, превращалась в льдинки. Стоял галдеж, в
небе пронесся дракон. Освещенный снизу красным огнем, он казался раскаленным
куском железа, тут же исчез, попав в полосу тени.
Иггельд быстро взбежал по лесенке на самый верх, вздохнул с
облегчением. Та сотня, что несла, сменяясь, стражу на гребне стены, вовремя
обнаружила приближающихся артан, побросали горящие факелы в загодя
приготовленную смолу в бочках, тем самым подав знак всей Долине, а сами
принялись осыпать подступивших слишком близко стрелами.
Сейчас на пространстве, что по другую сторону стены, лишь
несколько щитов с торчащими стрелами, бегает одна лошадь с опустевшим седлом,
но артан не видно, только на расстоянии чуть дальше полета стрелы разжигают
костры, ставят шатры, видны человеческие фигурки. Там что-то строгают,
забивают, мелькают топоры, доносятся глухие бухающие удары.
Апоница вскоре тоже поднялся, взмокший, запыхавшийся, он
долго жадно ловил ртом воздух, похожий на худую костлявую рыбу на берегу,
наконец прокричал в недоумении:
– Но колдуны?.. Почему не остановили вторжение? Ведь
единственная дорога в Долину Драконов шла прямо под башней!
Подлубец, начальник стражи ворот, развел руками.
– Колдуны уже не ответят. Ненависть артан к ним столь
велика, что растерзали голыми руками. Даже башни начали рушить, хотя это
непросто. Да и глупо, но это ж артане!
Чудин подбежал, крикнул с разбега:
– Иггельд, как думаешь, артане на этом остановятся?
– Наверное, – сказал Апоница с надеждой.
– Хотя бы, – проронил Беловолос.
– Скорее всего, – ответил Шварн. – Ведь они
взяли и сожгли единственный город, в котором выращивали драконов! И оставили
там только пепел, горячие угли и оплавленные камни. Они рассчитывали, что
захватят нас врасплох. Теперь увидят, что мы начеку, и… уйдут.
Иггельд покачал головой. На него смотрели с тревогой, как на
человека, который может сказать неприятные вещи, и уже заранее морщились,
загодя готовились не принять того, что скажет.
– Думаете, – сказал он невесело, – артане не
знают разве, что в нашей Долине драконы… всем драконам драконы? Достаточно
расспросить уцелевших при резне в Городе Драконов… а спрашивать артане умеют,
им выложили всю правду. А правда, давайте признаемся в том, что самые сильные
драконы, самые быстрые, самые умные, самые выносливые… самые-самые –
именно у нас. Артане же, как вы знаете, поклялись уничтожить всех драконов на
свете! Вот и думайте.
В артанском стане вспыхнули костры, оранжево высветились два
шатра, десятка два всадников, еще человек тридцать спешно разбивали воинский
лагерь. Иггельд стиснул зубы, стыдясь своей трусости и явной слабости, если
артане с полусотней человек рискнули пойти на штурм, настолько презирая куявов,
спрятавшихся за стеной. А если презирают, то на чем-то презрение основано, дыма
без огня…
