От артанского лагеря вперед двинулись трое конных, один
поднес к губам блеснувшую медью трубу. Резкий сильный звук прорезал ночной
воздух, заставил дрогнуть в груди. Иггельд ждал, рядом с ним люди перестали
дышать, застыли в тревожном ожидании. По всей стене уже полыхали факелы,
страшно горела смола в бочках и даже в огромных каменных чашах. Этот недобрый
багровый свет падал на троих обнаженных до пояса всадников, они красиво и гордо
сидели на тонконогих резвых конях, трубач все еще выводил суровую мелодию, от
которой сжималось сердце.
Они подъезжали все ближе, рядом с Иггельдом кто-то засопел,
начал натягивать лук, Апоница стукнул его по рукам. Трубач наконец умолк,
опустил трубу. Иггельд прокричал холодным, как лед на вершинах гор, голосом:
– Ну и что за песня? Ждете, что подадим что-то?
Один всадник выехал вперед, вскинул руку. Багровый свет
красиво обрисовал его мощную фигуру. Ему приходилось сильно задирать голову,
отчего пропорции искажались, он выглядел смешным, приплюснутым.
– Меня зовут Ральсвик, – сказал он таким могучим
голосом, что Иггельду почудилось, будто земля под ногами качнулась. – Я
прибыл от повелителя Артании и Куявии, могучего и славного Придона. Кто
командует этой крепостью?
Иггельд вскинул руку.
– Я. Говори, с чем прибыл.
Двое воинов с боков настороженно всматривались в неподвижных
артан, широкие щиты вздрагивали в их руках. Оба готовы закрыть Иггельда не
только щитами, но и своими телами.
Ральсвик развел руками. На широком лице, запрокинутом к
Иггельду, появилась добродушная улыбка.
– Я видел тебя на драконе. Не поверишь, но рад, что ты
выжил. Мы, артане, любим сражаться с сильными и отважными. Чем сильнее
противник, тем больше наша слава!
У Иггельда на языке вертелся вопрос, где Блестка, что с нею,
но чувствовал на себе взгляды сотен человек, как с одной стороны, так и с
другой, сказал коротко:
– Благодарю.
– Ты знаешь, я с десятком людей неделю здесь, –
сказал Ральсвик, – но сегодня начали прибывать войска.
– Ну и что? – спросил Иггельд.
Ральсвик сказал сильным мужественным голосом:
– Неужто страшитесь впустить одного человека? А то у
меня шея болит, так задирать голову. У меня есть слова от Придона, которые я не
хотел бы кричать при всех.
Иггельд сказал холодно:
– У меня нет тайн от моих воинов.
– Хорошо, – крикнул Ральсвик, – но тогда
возьми их с собой. У тебя же есть зал или хотя бы комнатенка, где мы могли бы
посидеть, попировать, обсудить наши дела? С тобой будут все твои военачальники,
полководцы… и вообще все, кого ты пожелаешь пригласить! А я буду один.
Иггельд заколебался. Ральсвик смотрел с широкой улыбкой,
нисколько не сомневаясь в том, что предводитель этой жалкой крепости сейчас вот
откроет для него если не врата, то хотя бы дверцу. А там пир, разговоры о
величии и доблести Придона, посулы, предложения почетной сдачи…
– Да, – ответил он, – так принято у воинов.
Но кто сказал, что мы будем подчиняться каким-то правилам… которые, возможно,
придумали артане? Нет переговорам с теми, кто пришел, как враг, с оружием! Нет
снисхождения. Вы все будете убиты. Эй, слушайте меня все!.. Артан в плен не
брать. Живых не оставлять, раненых добивать на месте.
Эти страшные слова прозвучали в ночи с жуткой обрекающей
силой. Даже артане ощутили их колдовскую мощь, начали тревожно переглядываться.
Кони под ними прядали ушами и тревожно фыркали. Ральсвик грохочуще
расхохотался, в горах заметалось испуганное эхо.
– Ты говоришь, – сказал он со смехом, – как
купец!.. Не знаю, кто ты, но ты не воин. Пленных в таких войнах и так не берут,
а раненых добивают. А вот если надо кого-то оставить в живых, то это
оговаривают особо. Ладно, ты не захотел со мной говорить за столом –
поговоришь на поле боя.
– Поля не обещаю, – ответил Иггельд, – но
голову ты сложишь здесь, на камни. Прощай!
Ральсвик захохотал, двое его артан тоже начали улыбаться, на
стену бросали пренебрежительные взгляды. Иггельд наблюдал настороженно, как они
красиво развернули коней и пропали в полосе темноты, чтобы вскоре появиться в
ярко освещенном воинском лагере. Он знал там каждый камешек и мог сказать
точно, где остановятся, где расседлают коней, где начнут накапливаться для
штурма.
За спиной переговаривались уважительно, отмечали краткость и
гордые слова, полные достоинства Это впечатлит артан, они очень чувствительны к
гордым речам, таких людей уважают и опасаются. Иггельд делал вид, что не
прислушивается и вообще не слышит, смотрел на артанский лагерь, в голове треск
и шевеление вспугнутых мыслей, а в грудь заползла громадная холодная змея
страха. Он никогда не воевал, не хотел воевать и к воинским забавам страсти не
питал, хотя с его ростом и силой все с детства пророчили ему воинские подвиги,
боевую славу. Сейчас же сердце сжимается в страхе, надо отвечать за всю Долину,
что забита людьми, как наполненный муравейник. Пробил час, которого предпочел
бы избежать, не его это дело – воевать, оборонять крепости…
Он вздохнул, посмотрел на соратников. Сейчас обороняет не
какие-то крепости, столицы, даже не Долину. Обороняет даже больше, чем целую
страну. За его спиной дело жизни – питомник драконов. Другого такого нет
на всем белом свете, эго сказал чародей, а он все знает от других чародеев.
– Стражу удвоить, – распорядился он. – Если
даже эти безумцы пойдут на приступ, отобьют. Что-то серьезнее – поднимут
тревогу. А пока я пошел спать, чего и вам советую.
Апоница сказал с улыбкой:
– Спать – это хорошо… И строже советуешь?
– Я им засну, – пригрозил Иггельд.
Он пошел вниз, а Чудин, Апоница, а также беры и
военачальники, что высмеивали за его спиной каждый шаг и каждое слово, остались
на стене. Апоница проводил долгим взглядом прямую спину основателя общины,
сказал со стыдом:
– А я еще сегодня доказывал ему, что это дурь: держать
такую стражу… и вообще охранять ворота!
Один из вельмож, толстый и хмурый, в дорогом панцире,
буркнул неприязненно:
– Есть такие пастухи, что рождены для таких дел… Все,
что ни брякнут, оказывается верно. Другие умом постигают с трудом, учением
долгим и упорным, а этим… прет в руки само!
Второй, тоже в дорогом панцире с позолотой и умело выбитым
узором, поправил пурпурный плащ с золотой пряжкой на плече, сказал красивым
придворным голосом:
– Увы, дорогой Кадом, вы правы. Нам лучше следовать за
ним…
– Пока не отыщется другой вождь, – громыхнул
третий, Цвигун, немолодой князь из Прилесья, известный торговлей с Вантитом и
древностью рода. – Кто сумеет защищать не только свою крохотную горную
Долину, но и всю Куявию!
Апоница косился одним глазом, прислушивался, но в речах
знати нет призыва к неповиновению, а пока лишь зависть к человеку безродному и
незнатному, что сумел предвидеть так задолго, что скопил в Долине огромные
запасы зерна, укрепил стену, по всему верху выставил бочки со смолой, настоял,
чтобы поднять туда несметное количество камней, связки стрел, дротиков…
