Ральсвик заорал яростно:
– Оставьте коней!.. Им некуда деваться, сами придут!
Рагинец сказал быстро:
– Отозвать людей?
– Только этих дурней! – огрызнулся
Ральсвик. – А горящие стрелы – метать!.. У них должны начаться
пожары!
– Должны, – пробормотал Рагинец, – да что-то
не начинаются…
Снова и снова целыми отрядами выезжали под стену и метали
стрелы, в небе постоянно висела широкая огненная дуга, один конец начинался над
артанами, другой опускался за высокую стену. Всего один раз успевали выстрелить
отважные всадники, да и то не все, многих пронзали стрелами еще по дороге к крепости,
но артан много, а огненный мост страшен, настолько страшен, что даже драконы в
глубине долины устрашились, перестали реветь и пугливо смотрели на этот ужас.
Ральсвик в бешенстве стучал кулаком по луке седла. Широкое
каменное лицо сперва дергалось, когда артанские всадники падали с седел,
сраженные с небывалой легкостью, потом застыло, стало привычно каменным. Он
смотрел холодно, оценивал, взвешивал. Хрущ посматривал с испугом, таким
Ральсвик бывал особенно страшен, вздрогнул, когда грозный полководец крикнул
хриплым голосом:
– Прекратить штурм!..
Тут же несколько голосов закричали торопливо:
– Все назад!
– Прекратить!
– Передышка!
– Всем вернуться!
Протрубил рог, всадники помчались обратно, но лишь троим
удалось достичь своего войска. У двоих лица бледные, одного стрела ударила в
спину с такой силой, что острие высунулось из груди. Рагинец вскрикнул:
– Зачем?.. Теперь уже надо было… Начались бы пожары, а
куявы народ такой – бросились бы спасать свое добро. На стене не осталось
бы ни одного человека!
Ральсвик бросил зло:
– За стеной, похоже, нет деревянных пристроек.
– Так не бывает, – возразил Рагинец.
– Не бывает, – согласился Ральсвик. – Но эти…
похоже, их сами сожгли раньше. Чтобы мы не сумели…
Челюсти его сомкнулись, под кожей вздулись рельефные
желваки. Глаза смотрели на стену и ворота с немой яростью. Артане –
прекрасные стрелки, но вынуждены стрелять с седла, потому у них луки небольшие,
а стрелы летят не так далеко, как куявские. Но куявы стрелять почти не умеют, а
вот артане уже рождаются с луками в руках, с детства привыкают охотиться на
зверя и птицу… Но, похоже, здесь тоже охотники, а не те разряженные
ничтожества, которых так хорошо грабить в больших городах, а их пышных жен и
дочерей насиловать в присутствии трепещущих и лебезящих мужей.
Подскакал Меривой, щит продырявлен стрелами насквозь. По лбу
красная струйка, он потряхивал головой, чтобы не заливала глазную впадину.
– Что будем делать? – прокричал он. – Воины…
Он замялся.
– Что? – прорычал Ральсвик.
– Воины волнуются, – вымолвил Меривой. –
Плохое начало. Здесь, говорят, колдовство.
– Какое колдовство? – проревел Ральсвик. –
Колдунов мы истребили!.. Впервые встретили настоящего противника, только и
всего. Радоваться надо, будут победы над воинами, а не только над
ничтожествами, что всего лишь носят штаны. Ладно, вели протрубить приглашение
на переговоры.
Меривой поклонился.
– Я это сделаю сам, – ответил он, – но только
теперь они уж точно не пойдут на сдачу.
Ральсвик скривился.
– Если протрубишь ты, то уж точно не сдадутся. Вытри
кровь, пусть тебя перевяжут. Я вновь подъеду к их воротам.
Глава 22
Артане, судя по всему, наконец выдохлись, налетающие конники
повернули лошадей, промчались по дуге к своему стану и больше оттуда не
показывались. На поле выехал одинокий всадник на огромном коне. Иггельд узнал
Ральсвика. Военачальник артан ехал медленно, конь неохотно переступал через
трупы, останавливался, выбирал, куда поставить ногу, трупами завалено все поле
до самых ворот.
Ральсвик помахал рукой. На стенах опустили луки,
прислушались. Он подъехал еще чуть, кто-то начал поднимать лук, Ральсвик
остановил коня.
– Куявы! – грянул страшный могучий голос. –
Вы показали себя умелыми воинами! Тем почетнее одолеть вас. Бой еще не окончен.
Но сейчас близится вечер, я предлагаю всем дать передышку, чтобы собрать
раненых и убитых.
Со стены кто-то крикнул издевательски:
– Нам-то что подбирать?
Еще голоса прокричали:
– Нам даже палец не поцарапало!
– И кур не напугало!
Ральсвик брезгливо выслушал крики, а когда надоело –
галдят, как галки, никакого достоинства, – рыкнул:
– У вас что, старшого нет?
Все умолкли, с уступа справа от ворот донесся ясный
мужественный голос:
– Просто я еще не решил. Было бы жаркое лето да еще внизу
на равнине, я бы согласился, чтобы вонь от трупов заразу не занесла. Но сейчас…
гм… может быть, пусть себе лежат? Наши сердца взвеселятся, и вы будете видеть,
что вас ждет!
Ральсвик прогремел:
– Наши сердца не дрогнут!
– Вы враги, – продолжал Иггельд, – так почему
же я должен позволить подбирать ваших раненых?
Они встретились взглядами. Ральсвик впервые в жизни ощутил,
что сердце дрогнуло, в животе появилась неприятная тяжесть. Иггельд смотрит
спокойно, бесстрашно, но это не спокойствие и бесстрашие юнца. Это в самом деле
вождь, подумал Ральсвик и ощутил непреодолимое желание опустить взор. Так бы и
прожил всю жизнь смотрителем драконов, нянчился бы с их детенышами, но грянул
грозный час, и вот этот парнишка открыл в себе то, о чем никогда бы не узнал в
мирное время. Права Блестка, это герой, которых рождает горнило войны…
– Не знаю, – пробормотал он. Отвел взгляд, добавил
после паузы: – Даже не знаю… Ладно, твоя взяла. Как скажешь.
Иггельд смотрел сверху вниз, отметил и мощь полководца, и
его поникшие под тяжестью прожитых лет плечи, и заметную усталость, ответил
неожиданно даже для себя:
– Впрочем, ладно. Подбирайте. Но знаешь, почему я
согласился?
Ральсвик уже повернул коня, тяжело развернулся в седле,
спросил с подозрением:
– Почему?
– Из жалости, – ответил Иггельд громко.
На другой день с утра морозно, солнце еще не поднялось, изо
рта валит пар, но артане пошли на приступ. Иггельд сперва был в плотно
подогнанном полушубке, но для стрельбы сбросил, а потом, после часа непрерывной
стрельбы, разогрелся так, что капли пота исходили паром на щеках, как на
раскаленной сковороде, но те, что падали на землю, разбивались мелкими ледяными
шариками.
