При смыкании клыки и резцы челюстей дают ту знаменитую
хватку дракона, из-за которой их в старину ценили во время Великой Битвы
молодых богов со старыми. Тогда только драконы сумели переломить ход
тысячелетней войны, после чего тцары и князья начали давать денег на разведение
и воспитание драконов, посылать им стада скота на прокорм, хотя по-прежнему
велели держаться с драконами подальше от городов и сел.
Да, Апоница прав: размеры, рост, сила – все это зависит
от того, какие родители. Но Апоница и не прав в том, что ориентироваться надо
только на родителей. Если даже человека слабого и хилого можно в каменоломне
превратить в здоровяка с грудами мышц, то дракон куда больше зависит от того,
чем кормят, чему учат, как нагружают. Прав Апоница только в одном: невозможно
оставлять все двенадцать детенышей, ведь дракониха может давать приплод через
каждые два года, и если всех оставить жить, драконами уже через сотню лет был
бы заселен весь мир. Но это другое, это не к нему, есть же люди, что спокойно
могут убивать даже людей, а он не может раздавить даже муравья или жука, если
тот его не кусает… но даже если укусит, он такого муравья осторожно снимет и
посадит на дерево или на листок.
Что драконы могут сильно меняться, он узнал из рассказов
самих же смотрителей драконов, знатоков всех легенд, историй, сказаний,
бывальщин, подлинных случаев. Самое простое изменение – на жарком юге, как
гласят летописи, драконы уже во втором поколении полностью освобождаются от
толстого подкожного жира, с которым здесь уже рождаются, высоко в горах у них
легкие втрое больше, чем у тех, кто живет в подножьях, а у драконов, что живут
и даже спят на снегу, между костяными плитками выросла длинная и очень плотная
шерсть.
Драконы, что рождаются и живут среди драконов, ничем от них
не отличимы, но те драконы, с которыми люди общаются, он сам видел, стали
совсем иными по привычкам, образу жизни. Значит, очень много зависит от того, в
каких условиях дракон живет, чему и как его учат, в каком направлении
развивают.
Апоница, конечно, жалел о потере такого умелого и
работающего только за хлеб смотрителя за драконами, но сам же, похоже, сумел
обратить это себе на пользу, теперь приезжал часто, привозил еду, теплые вещи,
даже прихватывал на запасных конях вязанки дров – все пригодится в холодную
зиму. И наблюдал, советовал, но не настаивал, когда Иггельд что-то не выполнял
или делал по-своему.
Прошло два года, в город доходили слухи о чудаковатом
мальчишке, что сдружился с драконом и живет с ним в горах, вместо того чтобы
жить с людьми. Многие посмеивались, поговаривали, что едва у парня появится
интерес к женщинам, он придет в город. И уже не уйдет, здесь за эти годы
подросли очень горячие девушки.
«Подружился», – это слово заинтересовало Апоницу, он
отметил его как ключевое, как самое точное слово, почему дракон все еще не
сожрал своего хозяина, почему так охотно выполняет его команды, почему
старается понравиться, искательно заглядывает в глаза и даже надоедает
требованиями: ну прикажи мне что-нибудь, ну пошли куда-нибудь и вели принести,
я очень хочу, чтобы ты увидел, какой я послушный и как тебя люблю!
Апоница приехал не один, Иггельд с удивлением и испугом
увидел на крупном, совсем не рабочем коне высокую фигуру Ратши. Апоница помахал
издали, крикнул:
– Ты пока спрячь или придержи дракона, а мы привяжем
коней ненадежнее!
– Как вы добрались? – спросил изумленный Иггельд.
– С трудом, – признался Апоница.
– Но там же не проехать на лошади с вьюками!
– Вьюки в самом узком месте пришлось перенести на
руках, – признался Апоница, – а потом снова на коней.
Ратша спрыгнул, небрежно бросил повод Апонице, сам с
любопытством рассматривал Иггельда. Иггельд решил про себя, что Ратша
изменился, но не понял чем: все те же раздутые мышцы, толстые руки, шея как у
быка, сильное мужественное лицо…
За спиной послышался быстрый топот, Иггельд, не
оборачиваясь, вскинул руку и сказал громко:
– Ко мне!.. Рядом!.. Спокойно!
Черныш, уже размером с молодого бычка, с готовностью
остановился рядом, торопливо сел на толстый зад, выпуклые глаза уставились в
незнакомого человека. Не смея сойти с места, он вытянул шею, стараясь если не
дотянуться до Ратши, то хотя бы лучше уловить от него запахи.
Ратша заметно напрягся, не двигался, Апоница же привязал и
успокаивал коней, те дрожали и роняли пену, крикнул жизнерадостно:
– Ты заметил, как он вырос?
– Еще бы, – ответил Ратша. – Эта долина
поставила перед выбором: умереть или нарастить мускулы.
– А какие бревна он таскает! – сказал Апоница.
– Представляю, – ответил Ратша.
Иггельд, смущенный, подошел, Апоница его обнял, а Ратша
похлопал по плечу. И снова на Иггельда повеяло изменениями, причину которых не
мог уловить.
– А как грызет, – добавил Апоница, – бревно
толщиной в ногу перекусывает за раз!
Ратша отстранил Иггельда, с удивлением посмотрел на его рот.
– В самом деле?
– Ну да, – заверил Апоница. – Я не
представляю, каким он станет, когда отрастут крылья!
– Крылья? – удивился Ратша еще больше. Понял,
засмеялся: – Ну ты и старый дурень!.. Что ты мне все о драконе?.. Дракон,
конечно, подрос, но ты посмотри на самого Иггельда!.. Он почти догнал меня, а
какие плечи, какие руки!.. А грудь, посмотри на его грудь!
Он с силой потыкал вытянутыми пальцами Иггельду в грудь.
Ощущение было таким, словно с силой били тупым концом копья. Иггельд натужно
улыбался, понял, с подсказкой Ратши, что именно показалось в богатыре странным:
последний раз, когда виделись, он смотрел на Ратшу снизу вверх, а теперь почти
глаза в глаза. Хотя, конечно, у него никогда не будет таких могучих рук, таких
широких плеч и такой выпуклой груди, что будто укрыта латами из толстой меди, а
вдобавок поверх еще и широкие пластины стального панциря, что на самом деле не
панцирь, а все его же собственные груды мускулов. Сейчас Ратша в тонкой
полотняной рубашке, а кажется, что в панцире, а каким будет, когда в самом деле
наденет… Иггельд представил и содрогнулся.
Апоница засмеялся, сказал с некоторой неловкостью:
– Ты прав… но Иггельд меня поймет, мы ничего не
замечаем, кроме своих драконов. Иггельд, приглашай к своему очагу, мы кое-что
привезли. Твой дракон вино пьет?.. Правильно, еще мал. Ратша, да не тронет тебя
этот зверь. Он еще ребенок, пока даже лягушек боится.
Иггельд возразил:
– Никого уже не боится! Но в самом деле он очень
дружелюбный. А злобности его придется учить особо, хотя мне почему-то очень не
хочется.
Он оглянулся, взмахнул рукой.
– Черныш, свободен!.. Гуляй!
Они пошли к пещере, сзади прогремел тяжелый топот. Апоница и
Ратша, хоть и привыкшие к виду драконов, в испуге шарахнулись в стороны, видя
несущуюся за ними вприпрыжку гору мускулов, закованную в костяной панцирь.
