И снова носились по долине, размахивали: один руками,
другой – крыльями. На третьем круге Черныш забыл про злой камень, снова
поднялся в воздух и пролетел уже шагов пять, отчаянно колотя по воздуху
крылышками. На этот раз ухитрился выставить перед собой лапы, даже откинулся на
задницу, не ушибся и завизжал от счастья и открытия, что воздух – та же
вода, только очень жидкая, можно ходить по дну, а можно всплыть, если
часто-часто махать крылышками.
* * *
С того дня он уже выбегал из пещеры с особенным рвением и в
жадном нетерпении смотрел на Иггельда. Если раньше была одна команда: «Гуляй!»,
то сейчас добавилась «Летай». Он произносил их одну за другой, чтобы у Черныша
был выбор: мог летать, если хочет, или носиться по долине, переворачивая камни,
слизывая длинным быстрым языком мокриц, ловить ящериц, раскапывать норы с мышами
и хомяками.
Когда Черныш возвращался и распластывался, как мокрая
тряпка, не в силах даже оторвать от земли морду, Иггельд всякий раз с восторгом
рассматривал его распущенные в изнеможении крылья, самое удивительное, что
создала природа: тончайшие, почти исчезающие не только на солнце, но даже
слабый лунный свет просвечивает их насквозь, зачем-то на крыльях как бы
налеплены сверху толстые отливающие металлом узкие пластины, не шире чем в два
пальца, слегка выпуклые, между пластинами по два-три шага, эти узкие пластины
не смогут защитить все крыло…
И лишь когда дракон опускался на землю и начинал убирать
исполинские крылья, у Иггельда захватывало дыхание от великолепной грации, с
которой крылья складываются на спине. Если у гуся или лебедя они просто становятся
меньше и компактно исчезают у кого на спине, у кого на боках, то здесь
нежнейшая и тончайшая ткань попросту скрывается под сходящимися пластинками из
металла, вся спина отливает сталью, не пробить, не поцарапать, и с первого
взгляда не отличить дракона, способного летать, от простого дракона,
закованного в прочнейший панцирь костяной брони.
Пластины на спине сходятся настолько плотно, что Иггельд не
раз пробовал просунуть хотя бы волосок в щель – все напрасно. К тому же по
краям этих металлических пластин густо растет рыжий мех, и когда дракон
складывает крылья и спина становится сплошным покатым горбиком, как у покрытой
панцирем черепахи, то все возможные щелочки пережимаются надежно, капле воды не
пробраться.
Апоница прибыл через месяц, все те; же две лошадки,
нагруженные так, что остановились перед пещерой, дрожа с головы до ног, в мыле,
на широко расставленных ногах, с поникшими к земле мордами. Апоница торопливо
сбросил тяжелые тюки на землю, коням подвязал к мордам мешки с овсом. Привязал
повыше, захватив и глаза, пусть лучше смотрят в мешок, чем увидят игривого
малыша… Интересно, какой он сейчас?
Послышался топот, из остатков рощи выметнулся громадный
зверь, ростом с раскормленного быка, но весь в черном блестящем панцире,
огромная голова, пасть распахнута, блестят зубы, глаза горят бешенством.
Апоница застыл, а зверь налетел, прижал к стене, Апоница
зажмурился в ужасе, горячий язык шлепнул по лицу, дыхание обжигало грудь.
Дракон визжал, как щенок, Апоница открыл опасливо глаза. Дракон, глядя на него
радостными глазами, повилял хвостиком, со скрежетом царапая каменную плиту,
снова нетерпеливо взвизгнул.
– Ну что там? – раздался из темного зева пещеры
недовольный голос. – Играй сам!
– Иггельд! – крикнул Апоница. – Это я!
Принимай гостей!
Из темноты показалась согнутая фигура, на свету разогнулась,
рука метнулась к глазам, защищая от прямых солнечных лучей.
– Апоница?.. Как я рад!
– А как рад я, – ответил Апоница, – что ты
вовремя… Или что дракон у тебя дурак…
Они обнялись, Иггельд отстранился, всматриваясь в покрытое
морщинами лицо старого наставника.
– Почему дурак?
– Да все еще не сожрал меня, – ответил
Апоница. – Если бы я знал, что он у тебя вот так свободно… можно сказать
даже, непривязано бегает, ни за что не рискнул бы вот так…
Черныш посмотрел укоризненно, взвизгнул, в нетерпении ударил
лапой по земле. Брызнули искры, в твердой земле остались глубокие следы, будто
прорезанные бороздой.
– Он тебя знает, – пояснил Иггельд. – И уже с
тобой дружит. А кто же друзей ест?
Апоница с сомнением смотрел на дракона. Тот улыбнулся в
ответ, показав два ряда зубов, способных сразу размолоть в муку любую кость,
– Не знаю, не знаю, – ответил Апоница. – Наши
драконы все злобные и недоверчивые. Возможно, это все твое содержание на воле?
Ты не слишком рискуешь?
Иггельд хотел возразить, но краем глаза ухватил пролетающих
над горами диких гусей. Он быстро указал на них Чернышу, сказал:
– Вверх!.. Добыча!.. Третий во втором клине…
Черныш прыжками понесся навстречу ветру, прыгнул, растопырил
крылья, отчаянно заколотил ими по воздуху и по крутой дуге взмыл в небо.
Настолько крутой, что Апоница не поверил глазам. Хоть и против ветра, но
все-таки почти отвесно вверх.
Иггельд подвигал руками, словно что-то вязал в воздухе.
Сказал вслух:
– И последний, что замыкает в левой ветке…
Дракон – Апоница не верил глазам – схватил гуся,
именно третьего во втором клине, а затем последнего. Гуси разлетелись в ужасе,
а он кругами опустился, распахнул жуткую пасть, и к ногам Иггельда вывалились
два измятых гуся.
– Невероятно, – прошептал Апоница. – Такого
еще не было… Никто и никогда… Как ты этого добился?
– Играючи, – ответил Иггельд с гордостью. –
Нет, в самом деле, играя. Я относил гуся по дороге, а когда Черныш находил,
хвалил и чесал. Потом приучил приносить. Ну, а от этого до гусей в небе –
рукой подать.
Апоница не находил слов, качал головой. Как бы Иггельд ни
хорохорился, за этим обучением стоит колоссальнейший труд, но ясно и другое: он
добился такого в обучении, чего не смог еще ни один драконопастух
– Все получилось очень удачно, – сказал он
наконец. – Все одно к одному: ты сумел вырастить очень сильного и
здорового дракона, а только здорового можно к чему-то приучать, а с больного
какой спрос? К тому же ты постоянно рядом, а это установило между вами какие-то
иные отношения, чем между хозяином и работником. Но самое удивительное, ты даже
не замечаешь…
– Что?
– Котлованные драконы в этом возрасте даже не пробуют
летать.
* * *
Апоница отбыл, Иггельд повернулся и свистнул. Черныш резво
выбежал из пещеры, глаза влюбленно отыскали Иггельда. Тот поспешно отступил,
вскинул руки, защищаясь от огромного горячего языка.
– Ты меня залижешь до смерти!.. Перестань!
Черныш в нетерпении запрыгал на всех четырех. Земля
дрогнула, в недрах протестующе застонало. Иггельд опустил руки, и Черныш тут же
ловко лизнул его прямо в нос. Иггельд поперхнулся, замахнулся рассерженно, а
Черныш вроде бы в смертельном испуге прижался к земле и заскулил, делая вид,
что ну прям умирает от страха.
