– Перестань, – повторил Иггельд. – Сегодня мы
с тобой попробуем самое важное.
Что, молча заорал Черныш, что? Говори скорее, какой ты
медленный, я же помру от нетерпения! Вот сейчас прямо упаду и умру, что ж ты
меня мучаешь, черепаха бестолковая, засыпающая на ходу?
– Это попробуем без Апоницы, – сказал Иггельд
нервно. – Все равно ничем не поможет, а опозориться могу… Сиди смирно!
Нет, лучше ляг. И не дергайся, пока я закреплю все ремни. Сегодня их надо
закрепить как следует… Попробуем взлететь. Оба. Но машешь крыльями ты один,
понял? Такие вот мы, люди, коварные… И полетаем только чуть-чуть! Понял?
Черныш в восторге затрубил, завизжал, едва не вывихнул шею,
пытаясь дотянуться до всадника и лизнуть его в обожаемое лицо.
– Сидеть! – строго повторил Иггельд.
Черныш с готовностью плюхнулся на зад, Иггельда бросило
поясницей на крохотный, пока еще остренький шип, из таких вырастет гребень,
сейчас же сцепил зубы от боли, сказал зло:
– Лежать!
Черныш с великой поспешностью бросился на пузо, замер,
только косил благодарным глазом на родителя: ну, прикажи еще что-нибудь!
Прикажи! Ты увидишь, какой я послушный, как люблю тебя, как делаю все, что
только пожелаешь!
– Молодец, – наконец проговорил Иггельд. Он
перевел дыхание, копчик ноет, сказал уже громче: – А теперь бегом, понял? Лапами,
лапами. И – взлет! Понял? Вверх, вверх!
Он указал на пролетевших птичек. Дракон проводил их
непонимающим взглядом, оглянулся на Иггельда, в глазах недоверие, потом
вспыхнул восторг. Спина затряслась, скачки все ускорялись, прыжок, похолодевший
Иггельд ощутил, что оторвались от земли, впереди выход из долины, навстречу
бьет тугой холодный ветер, просто режущий, Черныш растопырил крылья, бестолково
колотит ими, темные скалы не приближаются, ветер даже вроде бы относит обратно…
зато поднимает, поднимает!
Черныш покачивался на растопыренных крыльях, Иггельд застыл,
боясь шевельнуться и тем самым обрушить неустойчивого в воздухе молодого
дракона. Свирепый ветер тугой волной бьет в грудь, отталкивает, но долина резко
пошла вниз, скалы справа и слева начали укорачиваться, а когда совсем
опустились, Черныш сделал осторожный поворот, ветер сразу подхватил их и погнал
над долиной. Внизу быстро прошли зазубренные пики.
Он бросил осторожный взгляд вниз, в глазах потемнело. За его
долиной, окруженной стеной скал, сразу бездна, темный провал, конец света…
Черныш в растерянности растопырил крылья, ветер нес его, как
сорванный лист. Иггельд чувствовал, как там, в глубине, колотится большое
совсем не драконье, а детское сердечко, ему страшно, ему жутко, закричал громко:
– Чернышка!.. Все хорошо!.. Я тебя люблю!.. А теперь
возвращаемся!
Черныш от счастья перестал махать крыльями, они провалились
в воздухе так, что зад Иггельда начал отрываться от спины дракона, а во всем
теле появилось странное ощущение, которое никогда в жизни не испытывал. Черныш
тут же отчаянно замахал крыльями, взлетевший к гортани желудок не только
опустился, но и попытался протиснуться в кишечник, тело потяжелело.
– Домой! – прокричал Иггельд, лицо налилось
свинцом, нижняя челюсть и язык едва двигались. – Домой!
Черныш тут же, словно ждал, развернулся и понесся обратно. К
счастью, ветер утих сразу же, едва поднялись над вершинами гор, долину не
искать, вот она, облепленная почти со всех четырех сторон отвесными скалами.
Едва скалы начали уходить вверх, появился ветер, разросся,
по земле, отполировывая до блеска, скользили тугие воздушные струи. Черныша
трепало, бросало из стороны в сторону, он растерялся, Иггельд орал, перекрывая
ветер, чтобы развернулся против ветра, Черныш едва успел повернуть прямо перед
стеной, где зиял широкий темный туннель, ветер попытался снова скинуть,
поднять, почти удалось, но Черныш все-таки исхитрился подвигать крыльями, их
наконец прижало к земле.
– Молодец, – похвалил Иггельд, едва двигая
застывшими от страха губами. – Ты… молодец…
Черныш посмотрел на него круглыми от ужаса глазами. Его
трясло от страха и усталости, лапы подогнулись, он сразу лег, вытянул шею и
закрыл глаза. Бока вздымались часто, из груди доносились хрипы.
– Ты молодец, – повторил Иггельд. – Не лежи
на ветру, простудишься. Пойдем, пора обедать.
Черныш кое-как поднялся и затрусил за ним, огромный и в то
же время маленький и жалобный. Иггельд уложил его в пещере, хвалил, чесал, сам
запихнул в пасть большой ломоть хорошо прожаренного мяса с диким луком
* * *
Он вылетал на охоту все дальше, придирчиво высматривал
горных баранов, туров, натравливал Черныша, а после победы хвалил, чесал и бил
палкой по бокам, что Черныш просто обожал. Через три года это был молодой и
очень сильный дракон. Ему еще не хватало боевого опыта, но по мощи уже
превосходил всех, кого Иггельд видел в питомниках. Апоница наведывался все
чаще, осматривал Черныша, подавал советы. Иггельд выслушивал всякий раз
вежливо, но все чаще про себя думал, что старый смотритель говорит не совсем
то. Они с Чернышом ушли далеко вперед, Апоница даже не представляет, что
драконы могут намного больше…
Он однажды отослал Черныша на охоту прямо при Апонице, а
пока они беседовали, Черныш вернулся с тушей оленя в лапах и положил перед
Иггельдом. Апоница непонимающе смотрел, как дракон отступил от добычи и
смиренно сел на задницу, насколько позволял короткий хвост.
– Что это он?
– Олень, – объяснил Иггельд. В душе пело и
плясало. – Обычный олень. Сейчас обдерем, вырежем лучшие куски, поджарим…
Апоница с оленя перевел взгляд на дракона.
– Но как же он…
– Что? Почему принес?
– Да.
– Мы же друзья, – объяснил Иггельд
небрежно. – Одного сам съел, другого мне принес.
Апоница медленно приходил в себя. Бросил еще один изумленный
взгляд на дракона, съязвил:
– А я думал, что ты готовишь на вас двоих!
– До этого еще не дошло, – ответил Иггельд, –
хотя, если честно, он тоже предпочитает жареное. Ведь все, что останется, я даю
ему. Ты увидишь, что он сперва выберет то, что зажарено с чесноком и травами,
потом просто жареное, а сырые куски оставит на потом.
Апоница покачал головой.
– Не приучай к человеческой еде, – предостерег
он. – Человек – свинья. Нет, человек не свинья, он в отличие от
свиньи действительно ест все. А дракон на такой еде быстро спалит желудок. Тебе
его не жалко?
– Жалко, – признался Иггельд, – потому и
балую… Но, если не давать, обидится.
– Будь тверд, – посоветовал Апоница. – Для
его же пользы!
– Но как ему объяснить, он же решит, что жадничаю.
– Будь тверд, – повторил Апоница. – Ухитряйся
сочетать нужное с приятным. У тебя получается, Иггельд!.. Разве то, что он
делает, он делает по своей воле? Я еще не видел драконов, чтобы не боялись
воды!
