Иггельд гордо и в то же время смущенно заулыбался.
– Я этого не знал, – признался он. – Думал,
что Черныш такой урод. Вот и приучал мыться. Теперь его от воды не оттянешь.
Правда, из-за рыбы.
– Рыбу они все любят, – согласился Апоница. –
Только ни один дракон ради рыбы не полезет в ручей, даже если воды там по
колено.
Прощаясь, обнял Иггельда, прижал к груди.
– Я стар, – сказал он со вздохом. – Увы, мне
это уже не по силам. Но ты сделал великое дело! Даже если этот зверь тебя
сожрет… следовало бы, конечно, ты ведь рушишь все, что дракозники накопили за
тысячу лет… даже если сожрет, ты все же доказал, что твоим путем тоже можно
идти. Не знаю, до каких пор. Может быть, он уже завтра осознает, что
подчиняется крохотному слабому человеку, взъярится от унижения и сожрет тебя?..
Не знаю, не знаю. Но ты продвинулся уже очень далеко.
Иггельд проводил старого учителя до отдохнувших коней, на
душе тоскливо. Похоже, старый учитель его слушал, но не услышал.
– Надеюсь, он все-таки меня не сожрет, – сказал
он, стараясь, чтобы это звучало шутливо. – Друзей не жрут.
Глава 6
Он слишком хорошо знал случаи, когда детеныши крепких и
сильных драконов вырастали слабыми и трусливыми. Это случалось чаще всего,
когда в драке сталкивались чересчур неравные по силам, молодой дракон получал
такую трепку, что помнил всю жизнь. Хуже того, при всей трусости они
становились чересчур злобными, никогда не упускали случая напасть на более
слабых. При виде сильных пускались наутек, не слушая никаких приказов.
Остановить их удавалось только втыканием железного штыря в спинной мозг.
Еще когда крылышки Черныша были не крылышками, а жалкими
культяпками, Иггельд наметил пути, по которым будут ходить, бегать, а потом и
летать. А сейчас он смотрел на них сверху, со спины Черныша, с которым вылетали
теперь каждый день на охоту и на прогулки. Долина оставалась внизу и позади,
далеко впереди другая долина, впятеро больше, где Город Драконов и множество
котлованов, но туда летать пока рано, хотя долететь уже смогли бы, пока что
исследовали ближайшие горы, скалы, глубокие ущелья, опускались возле бегущих
внизу горных речек и пробовали воду на вкус.
Сила в Черныше бурлила, но уставал быстро, это бегательные
мышцы уже как стальные корни, а крылья еще нелетанные, неокрепшие, слабенькие.
Иггельд понуждал опускаться на все удобные места, переводили дух, снова перелет
через ущелье, через пропасть, а то и просто по кругу. Охотились, высматривая
сверху стада горных баранов, козлов или оленей. Если от драконов даже тупые
бараны давно научились прятаться в глубоких щелях, куда ни один дракон не
просунет голову, то стрелы Иггельда догоняли на бегу, а если добыча успевала юркнуть
в щель, Черныш садился рядом, а Иггельд нырял в пещеру и с торжеством
выволакивал тяжелую тушу.
Постепенно исследовали все горы вокруг своей долины,
убеждались, что пешим или конным попасть в нее можно только с одной стороны,
там узкая горловина, один горный обвал мог бы перекрыть ее полностью. Правда, с
другой стороны в стене гор длинная прямая дыра, через которую ветер и
вырывается из тесной долины, но она выходит как окно на отвесной стене. От
подножия до этой дыры карабкаться, как до луны, да еще и как туда попасть через
нагромождение скал, через пропасти, ущелья…
Как-то нацелившись опуститься на удобное место – ровная
такая длинная каменная плита, он в последний момент заметил отдыхающего в тени
горного дива. Черныш уже хрипел, крылья дрожали, лететь в другое место поздно,
и так обнаглели, переборщили, Иггельд сжался в ком, в голове промелькнуло все,
что знал о горных дивах. Они вели род не от первого человека, созданного
Творцом, а от восставших против Творца ангелов, их потомство было могучим, свирепым
и одновременно слабым: чаще всего рождались безголовые или безрукие, а то и
вовсе куски мяса, обросшие шерстью. А которые выживали, как выжили драконы,
дивы, морские змеи или другие чудища, то либо оставались бесплодными, либо их
преследовало то же проклятие: давать миру уродов. Когда-то они владели всем
миром, а человек прятался в пещерах, но теперь вот драконы и все потомство
восставших ангелов исчезает под натиском человека…
Черныш плюхнулся на плиту, лапы разъехались, больно ткнулся
мордой, а пузом как прилип, почти расползся по ней, словно тесто по горячей
сковороде. Тяжелое дыхание вырывалось с хрипами, бока раздувались, будто у
стельной коровы, а потом схлопывались, будто исчезали вовсе. Он даже глаза
закрыл от изнеможения, Иггельд чувствовал под ногами, как часто-часто колотится
драконье сердечко.
Див хмыкнул, шелохнулся, Иггельд увидел между ног гиганта
огромную дубину, сделанную из цельного дерева. Черныш, услышав незнакомый звук,
открыл один глаз, тут же он у него стал как блюдце, распахнулись уже оба, на
спине поднялись пока еще мягкие иглы гребня. Из горла вырвался предостерегающий
рык. Див что-то проворчал, Черныш зарычал громче. Иггельд сказал торопливо:
– Мы не враги! Мы сейчас уйдем .. Переведем дух и
уйдем!
Рычание Черныша стало угрожающим. Он косил одним глазом на
папочку, показывая, что вовсе не боится этого огромного и лохматого, вот сейчас
бросился бы и разорвал в клочья, как барана, вот только папа не позволяет…
Див проворчал громче, огромные мускулистые руки, каждая
толще, чем бедро взрослого мужчины, сжали дубину крепче. Иггельд в страхе
вскинул руки, взрослый дракон справился бы с горным дивом, но для молодого это
чересчур, а если этот див просто стукнет дубиной по нежному пока что носу,
дракон ошалеет от боли, запомнит и будет пугаться любой тени.
– Нам нечего делить! – крикнул ему Иггельд. –
Мы сейчас уходим!
Див проворчал еще громче, Иггельд с облегчением разобрал
хриплые рычащие слова:
– Тогда ухо…дите… Здесь охочусь я…
Черныш, осмелев, зарычал во весь голос. Если без драки, то
можно сделать вид, что вот прямо сейчас он ринулся бы на этого верзилу и
разорвал бы на мелкие кусочки, если его не удержит… папочка, держи меня
крепче!..
Див нахмурился, проревел зло:
– Он что… всегда… такой?
– Какой? – переспросил Иггельд с неимоверным
облегчением: если есть разговор, то уже не до драки, надо только говорить и
говорить, а чем дольше говоришь, тем меньше желания начинать, так бывает даже у
мальчишек, а взрослые должны быть еще умнее…
Див рыкнул:
– Хитрый.
– Он же совсем ребенок, – сказал торопливо
Иггельд.
– Да?.. Ну, этот ребенок когда-то вырастет…
С каждым словом див произносил слова все отчетливее,
Иггельду даже почудилось, что и во взгляде исподлобья появляется больше от
человека, вытесняя звериное.
– Он таким и останется, – сказал Иггельд уже почти
без страха. – В смысле, недрачливым. А это просто хорохорится. Драться он
не любит. Ну мы пойдем, хорошо?
