Иггельд с жалостью и сочувствием смотрел на троих мужчин и
одну девушку, что вели под уздцы тяжело нагруженных коней. Вечер уже поджег
облака, закат огромный, кровавый, на полнеба, скоро стемнеет, переселенцы это
знали и, сами едва не падая от усталости после изнурительного подъема по
опасной горной дороге, сейчас тащили коней под уздцы, понукали, обещали скорый
отдых, отборное зерно и сладкую воду.
Они остановились на площади, смотрят в растерянности, где же
постоялый двор, как можно без постоялого двора, что-то спрашивали местных. Им
указывали в разные стороны, а женщине, как заметил Иггельд, указали прямо на
него. Она оставила коней, пошла в его сторону быстрым шагом, высокая,
собранная, в сером бесформенном плаще, скрывавшем фигуру.
В трех шагах сбросила капюшон, и словно солнце вспыхнуло на
площади, оранжевый свет победно пошел от гривы длинных золотых волос, а большое
багровое солнце над вершинами гор помолодело и чуть приподнялось, чтобы
посмотреть на свое юное отражение. Золотые волосы освобожденно хлынули по
плечам и спине, теперь он видел, что это молодая, очень стройная девушка,
гибкая, но с сильным развитым телом. В ее лице он сразу прочел отвагу и
решительность, даже дерзость, она смотрела влюбленными и вместе с тем
удивленными глазами, и еще он успел увидеть, но не рассмотреть крупные, синие,
как небо над горами, глаза.
– Иггельд! – услышал он ее чистый, немного
хрипловатый голос, в нем звучало сильнейшее изумление. – Я даже не думала,
что вырастешь таким красивым и таким… громадным.
Он всмотрелся внимательнее, ее остроскулое лицо словно
растопилось, превратилось в круглое детское, исчез прицельный прищур, взор стал
по-детски ясным и чистым. Он запнулся, спросил с неуверенностью:
– Яська?
Она счастливо засмеялась, бросилась на шею, обняла, жарко
расцеловала.
– Все-таки узнал?.. Мы же десять лет не виделись, да?
– Яська, – прошептал он, обнимая ее крепко и
нежно, – дорогая моя… Как же ты изменилась! Почему мне казалось, что ты
должна навсегда остаться такой… ну, сопливой, как была?
Она выдралась из его объятий, возразила негодующе, хотя
глаза смеялись:
– Я никогда сопливой не была! Это ты… Ладно, я все
бросила, когда услышала про Долину Иггельда. Ты мне местечко возле себя
найдешь? Или, если возле тебя занято, хоть где-нибудь?
Он смотрел с нежностью в ее бесконечно милое доброе лицо.
Они жили бедно, очень бедно, он не помнил такого дня, чтобы ему не хотелось
есть, и не помнил дня, чтобы не работал по дому, не помогал в поле. У него
вроде бы появлялись братья и сестры, но часто случались неурожаи, а было и такое,
что страшная засуха терзала их землю семь лет подряд, крикливые комочки
затихали, потом исчезали. Выжили только они с Яськой, в их полуголодной семье
мать оставляла им одну лепешку на двоих и уходила помогать отцу, так вот эта
малолетняя сестра с презрительным видом отворачивалась от лепешки и говорила,
что не голодна, что лепешка уже засохла, черствая, невкусная.
У него сердце защемило, в щеки с силой ударила горячая
волна. А ведь он с облегчением хватал лепешку и жадно пожирал ее сам, один!
– Ты стала сильной, – сказал он с грустью. –
Работала много?.. Но ты еще и очень красивая, Яська!
– На себя посмотри, – ответила она дерзко. –
Так ты найдешь мне местечко? Ты прав, я работала жестоко, берусь за любую
работу. Еще мне приходилось… защищаться, как ты понимаешь. Я в самом деле
сильная, умею драться. Так что я надеюсь, что ты научишь меня… обращаться с
драконами?
Он ахнул, отшатнулся.
– Яська! Ни одна женщина… Это же чисто мужское дело!
– Почему? – спросила она. – Почему? Ты ведь в
своей Долине строишь новый мир? Говорят, даже создаешь собственное племя? Вот и
создавай!
Иггельд тогда не нашелся, что ответить, просто ввел ее в дом
и велел отдыхать, набираться сил, но хитрая Яська быстро сдружилась со Шварном
и Чудином, Иггельд ахнул, когда Чудин съездил с Яськой в Город Драконов, а
вернулись уже с дракончиком.
– Это мой зайчик, – объявила Яська. – Я его
так и буду звать! Мой замечательный Зайчик. Он и по цвету такой же, верно?
Серенький, тепленький, добрый… Я буду делать все, что скажешь, а в свободное
время выращивать из него большого и красивого дракона. Вон добрый Чудин
пообещал всему научить… ты же добрый, Чудин, верно?
Чудин покраснел, засмущался, потупил взор и начал ковырять
сапогом землю. Иггельд скривился, но лишь развел руками.
* * *
Однажды через ворота проехал огромный закованный в железо
всадник. Конь под ним шел спокойно, не ронял пену, не дрожал, хотя следом не
тащился заводной конь, а позади всадника на конском крупе покачивался
объемистый тюк.
Стражи уважительно провожали взглядами гостя. Свирепый ветер
лишь распушил конский хвост и потрепал гриву, а конь даже не ускорил шага, да и
сам всадник не изволил оглянуться. Спокойно и неторопливо доехал до площади,
спросил Иггельда, дождался, когда Иггельд вышел из самого добротного и
просторного дома.
– Ну, – прогудел он могучим, как рев дракона
голосом, – принимай еще… поселенца.
Он неторопливо снял закрывающий лицо шлем.
Иггельд ахнул:
– Ратша!
Великан соскочил на землю, хорошо подогнанная груда железа
на нем даже не звякнула, раскинул руки, улыбка растянула губы едва ли не шире,
чем раскинул руки:
– Дай тебя обнять… Ты стал еще крепче, настоящее
дерево!.. Нет, у тебя тело как из камня. Ты, случаем, не из рода каменных
исполинов?
– Случаем, нет, – ответил Иггельд,
улыбаясь. – Хотя кто знает? Мы, простолюдье, не ведем родословных. Ты в
гости? Ратша Покачал головой.
– Разве я не сказал? Нет, хочу поселиться у вас. Я там
продал домик, все мое имущество со мной. Город Драконов все больше становится
просто городом, где драконов все меньше и меньше, а народу уже как тараканов… У
вас же пока наоборот.
Подошел Апоница, крепко обнял Ратшу, сказал с удовольствием:
– Ну вот, теперь у нас и собственная армия! Пусть пока
из одного человека, но уже есть!
– Апоница, – сказал Иггельд с укором. – Зачем
нам армия?.. Пусть Ратша пока отдохнет, а потом сам себе придумает, чем
заняться.
Он жадно всматривался в лицо великана, оно почти не
изменилось, Иггельд лихорадочно пытался представить, сколько же Ратше лет, ведь
он всегда казался ему таким же могучим великаном, но для ребенка и
двадцатилетний кажется чуть ли не стариком, тогда оценивают по росту и ширине
плеч, а Ратша всегда такой. Ну ладно, даже если ему тогда было лет двадцать
пять, то сейчас – тридцать пять, еще далеко не старик, не старик…
Ратша вступил в жизнь Долины без всякого привыкания и
вживания в Новый быт: видел все, как начиналось, знал здесь почти всех. Уже со
второго дня предложил, что теперь, когда столько народу в Долине, как-то
обезопасить бы, поставить крепость, но Иггельд отмахивался: какой дурак
вздумает подниматься по узким горным тропам, чтобы напасть на бедных горцев? А
если кому и восхочется пробраться, чтобы украсть детеныша дракона, то ему
придется наступать на ноги очень многим. Но Ратша не унимался, убеждал,
доказывал, Иггельд наконец заколебался, природа сама позаботилась о том, чтобы
такой работы было поменьше, к тому же надо чем-то занять крепких здоровых
мужчин, что прибыли с равнины и не знают пока, чем заняться. Горы убрали Долину
в каменный мешок, окружив почти сплошным кольцом отвесных скал, совершенно
неприступных, но горловина сужается в двух местах, в самом узком уже поставили
стену, но перед нею довольно широкое каменное плато, дальше горы сужаются
снова, Ратша уговаривал поставить крепкую стену и там, но Иггельд решил, что
это уж чересчур.
