Толпа загалдела довольно: выпить и поесть – едва ли не
главное счастье в жизни куява, а может быть, и самое главное, послушно
отхлынули от стен дворца и поспешно потекли обратно с еще большей
торопливостью, ведь при таком наплыве все корчмы и харчевни переполнены, надо
успеть захватить место.
Ратша протолкался к Иггельду. Он раскраснелся, морда
красная, даже сытая, будто подкормился всеобщим воодушевлением.
– Ну как?
– Здорово, – сказал Иггельд с чувством. – Ты
растревожил и меня, гад. Чуть слезы не брызнули. Действительно, такие мы, куявы, –
про отчизну вспоминаем не раньше, чем она повиснет на одной руке над пропастью!
А вот артане все время о ней помнят, гордятся… У них и песни все о войнах,
набегах, подвигах, а у нас какие-то похабные смехогавкалки!
– Ничего, – сказал Ратша недобро, – после
этой войны и у нас запоют про подвиги! А предстоит нам свершить немало. Ох
немало!
– Так ты радуешься или печалишься?
– Я тебе что, артанин? Это у них «или – или». А я
и радуюсь, и печалюсь. Еще и подсчитываю, чем поживимся. Во всем надо искать и выгоду.
Нет, не искать ее в первую очередь, но даже артане не забывают в своем
стремлении к подвигам пограбить, увезти хорошую добычу. Ты вот уже огреб право
на такую вотчину, у меня уже слюни до пояса!..
Глава 14
Ратша направился в корчму, не мог не оказаться снова во
главе самых воинственных и в то же время не забывающих погулять всласть, а
Иггельд выскользнул из города, прошел как можно дальше, выбирая пустынное
место. Он еще не успел подать знак, только подумал, как темный крестик в синеве
сдвинулся, поплыл чуть в сторону. Иггельд не стал даже шевелиться, ждал, что же
дальше, но силуэт дракона все увеличивался, стал объемным, вырос, и спустя пару
минут Черныш начал распускать крылья, что едва не выворачивало встречным
ветром.
Послышался глухой удар, Иггельд бросился к месту падения, но
Черныш уже вскочил, распахнул пасть, красный язык выметнулся из пасти, Иггельд
зажмурился, горячее и влажное шлепнуло по лицу, а он обхватил его за морду,
поцеловал в нос.
– Да люблю я тебя, люблю… Но ты, свинья, обнаглел! Кто
ж так садится? Ногу подвернул? Хромать будешь?
Черныш лизнул в лицо, в глазах любовь и новый вопрос: а ты
правда меня любишь? А ты меня не бросишь? Не прогонишь?.. Я очень тебя люблю,
папочка, я буду очень-очень послушный, только не бросай меня, не оставляй
надолго!..
– Не оставлю, не оставлю, – заверил Иггельд. Было
неловко, что такой огромный зверь искательно заглядывает в глаза, виляет
хвостом, добивается его любви, словно он не Иггельд, горный охотник, а грозный
и могущественный тцар или даже бог. – Люблю я тебя, дурачину!
Черныш от восторга запрыгал на всех четырех, на одну лапу в
самом деле прихрамывал, чересчур торопился к двуногому папе, рисковал, ошибся
бы еще чуть-чуть – и разбился бы в лепешку, Иггельд ощутил такой прилив
нежности к этому нелепому существу, огромному и грозному, и в то же время
такому ребенку.
– Я тебя люблю, – повторил он. – Ладно-ладно,
оближи еще… Но сейчас давай снова в небо. Тут тебя почему-то боятся, странные
такие люди. Обещаю, скоро мы полетаем вдвоем. До-олго!
Он ухватил Черныша за щеки, поцеловал в нос. Тот лизнул в
ответ, Иггельд отступил, требовательно указал в небо. Черныш с неохотой присел,
могучие лапы бросили в небо с силой камня из пращи, Иггельду показалось, что
чуточку занесло вбок, понятно – сказывается ушибленная лапа, но тут же
порыв ветра едва не сбил с ног. Закружилась пыль, травы полегли от воздушного
удара, а сорванные листья унесло, как стаю вспугнутых воробьев.
Возвращаясь, Иггельд чувствовал себя гадко, как будто
обманул, обидел ребенка. На воротах стражники посматривали с интересом, все
слышали о хозяевах драконов, мало кто их видел, и привыкли считать их
обязательно старыми, с длинными седыми волосами и обязательно увешанными с
головы до ног амулетами и талисманами.
В самом городе народу стало как будто вдвое больше, его
толкали со всех сторон, слышался конский топот, ржание, могучий говор толпы, и
он наконец ощутил, как общий подъем снова наполнил его по самую макушку, что
уже вместе со всеми глупо и счастливо улыбается, готов прямо сейчас с поднятым
мечом броситься на врага. Со всех сторон блестели железные шлемы, латы,
панцири, люди двигались при мечах, на поясах кинжалы, боевые ножи, что так не
похоже на всегда мирных куявов. На лицах злость и решимость дать бой, со всех
сторон он слышал разговоры, что артане пока еще не сталкивались с настоящим
войском и настоящим полководцем.
Он сам перебирал славные имена, но в Куявии больше знали
умелых торговцев, послов, богатых володарей обширных земель, но не воителей,
чье ремесло казалось не очень достойным, и только имя князя Бруна оставалось
незапятнанным и сверкало лучами кровавой славы. Он в самом деле не потерпел ни
одного поражения в многочисленных войнах ни со славами, ни с вантийцами, ни с
артанами. Всегда возвращался с богатой добычей, чему куявы всегда придавали
первостепенное значение, всегда приводил назад войско. Нередко только часть
войска, но все равно возвращался с добычей, а его воины с жаром рассказывали,
сколько истребили и сожгли в тех чужих краях, куда вторглись на плечах
отступающего врага.
Вообще в самом городе Бруна и за его пределами, как заметил
Иггельд, витал бодрый дух скорого сражения. Артане продвигаются быстро, пусть
даже с обозами, пора им показать, на что способны куявы, которых наконец-то
раздразнят. Иггельд видел, как в поле за город выходят все новые войска, их
старательно выстраивают, указывают каждому полку его место, готовят, объясняют,
когда и как вступать в битву.
От людского гама в ушах шумело, как будто с гор медленно
ползла лавина из мелких камней. Богатые горожане на всякий случай спешно
отправляли семьи в горную часть страны, под башни чародеев артане уж точно не
сунутся, изо всех ворот торопливо выезжали подводы и телеги со скарбом.
На постоялом дворе, где остановились Иггельд и Ратша, беры
гуляли в корчме с утра до поздней ночи. Иггельд явился почти в полночь, до
этого гулял по городу и осматривал укрепления, через двор корчмы десяток
крепких мужиков выкатывали из подвалов винные бочки, им освещали дорогу
факелами, в воздухе стоял запах горящей смолы.
Ратша сидел за богато накрытым столом, с ним еще с десяток
беров, он сразу поймал взглядом могучую фигуру молодого друга, заорал, помахал
рукой с зажатой в кулаке полуобглоданной костью.
Иггельд сел на краешек скамьи, подвинуть на лавке вольно
рассевшихся беров не решился, поинтересовался:
– Какие новости?
Ратша хмыкнул.
– Мы тут с полудня сидим, а ты только что явился. Ты и
рассказывай.
Перед ним поставили кувшин с вином, чару и блюдо с горячим
мясом.
Иггельд поморщился, велел слуге:
