Грохнулся на землю с таким стуком, будто переломал все
кости, так спешил, но морда испуганная, виноватая, не уверен, что угадал
желания папочки правильно. Иггельд вздохнул, сам обнял бедную зверушку, Черныш
завизжал от восторга тонким поросячьим голосом, набросился, зацеловал всего,
облизал, прыгал и скакал вокруг, земля вздрагивала, а скалы начали
потрескивать, словно одна из них, не самая маленькая, сошла с ума и скачет
зайчиком, каждым прыжком вызывая маленькое землетрясение.
– Довольно, довольно, – сказал Иггельд
торопливо. – Да люблю я тебя, люблю! Вот честное слово. Даже такого
противного люблю. Да ладно, я сам противный… Оба мы противные!
Ратша прокричал издали:
– Будь как артанин!
Иггельд удивился, крикнул:
– Ты о чем?
– Постарайся говорить то же самое, что и думаешь!
Кони вставали на дыбы, тревожно ржали, а Ратша натягивал им
торбы на глаза, чтобы даже издали не видели страшного дракона. Иггельд,
наобнимавшись и нацеловавшись, сказал Чернышу, глядя прямо в глаза:
– Я тебя очень люблю. Но сейчас ты должен лететь в
Долину, где мы живем. Посмотреть, как там в нашей пещере, помнишь ее?..
Навестить Зайчика и Белохвоста, задать трепку Падающей Звезде, поиграть с
Костяной Головой… или уже поссорились? Снова помирились?.. Вот и хорошо.
Навести всех, потому что, когда прибудем на этих вот лошадках, отдыхать долго
не придется. Я хорошо втолковал? Понятно?
Черныш визжал, подлизывался и не хотел улетать, Иггельд не
сдержался, накричал, Черныш испуганно втянул голову в плечи, Ратша вступился,
что, мол, не кричи на ребенка, Черныш уловил сочувствие в голосе друга его
хозяина, сделался еще жалобнее, подбежал к нему на полусогнутых ногах и
подставил голову под руку. Ратша поскреб между ушами, Черныш горестно сопел и
вздыхал.
– Не порть мне зверя, – сказал Иггельд
раздраженно. – Ему только дай поблажку!..
Черныш тяжело вздохнул, повернул голову и с надеждой
посмотрел Ратше в глаза. Тот развел руками.
– Да люблю я тебя тоже, люблю!.. Но родителя надо
слушаться, тут уж ничего не поделаешь. Он строг, но справедлив… иногда. Бывает.
В хорошую погоду. Так что лети, разберись там с правами на корону старшего,
набей морды и всякие там рылы, мы тем временем доберемся, и ты снова бросишься
на шею своему родителю.
Черныш быстро повернул голову к Иггельду, глаза зажглись
счастьем и уверением, что лучше броситься сейчас, чем потом, зачем откладывать,
Иггельд торопливо вскрикнул:
– Не сейчас, не сейчас!.. В Долине, понял? Давай лети!
Там встретимся. Обещаю!
– Лети, пташка, – сказал и Ратша. – Лети,
воробышек.
Черныш сгорбился, Иггельд прикрикнул еще, уже строже, дракон
наконец разбежался, ударил крыльями, мощным толчком оказался высоко, Иггельд и
Ратша проследили, как он сделал круг, снизился, словно хотел на лету лизнуть
обожаемого папочку, Иггельд показал кулак, и дракон, развернувшись, помчался в
сторону далекой, если на конях, Долины Ветров.
– Воробышек, – повторил Иггельд. – Ну, хоть
не ящерица с крыльями.
– Ты о чем? – удивился Ратша.
– Да некоторые так называли это чудо.
– Кто посмел сказать такую гадость?
– Артане…
Ратша сплюнул, помрачнел.
– Ну, от этих дикарей ничего не услышишь, кроме
гадости. Ты хорошо сказал, без раздвоенности… энтих… слов и чуйств?
– Старался, – ответил Иггельд тревожно.
– Смотри, – предостерег Ратша сурово, – не
надрывай сердце ребенка сомнениями. Иначе не вырастет мужчиной! Мужчина должен
переть прямо без всяких сомнений!
Иггельд вздохнул.
– Тогда получится артанин.
Глава 17
Тропка чересчур узка для груженых коней, вьюки свисают по
бокам, из-за чего копыта коня, как бы он ни прижимался боком к стене,
оказываются над бездной. Пришлось остановить караван, разгрузить коней,
осторожно перевести под уздцы, рискуя сорваться вместе с ними, а потом вручную
перенести весь груз через опасное место.
Кони дрожали и тряслись при виде ужасающей пропасти совсем
рядом, потом на том краю долго приходили в себя, но две лошади так и не сумели
преодолеть панику, их тряхнуло ужасом так, что копыта сорвались в бездну.
Последнюю вел Ратша. Он не успел вовремя выпустить повод, его дернуло, он
пошатнулся, уже бросил тонкий ремешок, но все равно уже падал, Иггельд
буквально чудом исхитрился ухватить за пальцы, дернул на себя, едва не оторвав
кисть… и едва не свалившись в пропасть сам.
Потом долго приходили в себя, переводили дух. Затем так же
молча начали снова навьючивать коней. Отошли на пару верст, все молча, наконец
Ратша разлепил спекшиеся губы:
– Надо послать туда камнерубов.
– На тропу?
– Да. Второй раз я такое место не пройду, сами ноги
подломятся.
Иггельд кивнул.
– Ты прав. Да и следующий обоз тогда уж можно на
телегах.
Хотя вышли рано утром, но солнце опустилось за горы, внизу
легла густая тень, а потом начали сгущаться сумерки. Ратша сказал раздраженно:
– Провозились с этим развьючиванием и навьючиванием!..
Впотьмах придется!
– Ничего, – сказал Иггельд утешающе, – уже
близко.
– Да, но придется идти почти на ощупь!
– А луна на что?
– Луна хороша только в степи. А в лесу или в горах…
Он бурчал, ворчал, но голос уверенный, тропка знакомая, в
самом деле можно на ощупь. Луна хоть и поднялась ясная, чистая, но вскоре
затерялась в темных облаках, дорожка, вильнув напоследок, как ящерица хвостом,
пошла наконец-то прямо, скалы раздвинулись, пропуская наверх в просторную
Долину, что снова сузилась, и там в горловине смутно засерела стена, высокая и
угрюмая, достигавшая вершиной, казалось, звезд.
Небо стало совсем черным, звезды блестели тускло, как чешуя
заснувшей рыбы, луна так и не показалась из-за угольно-черных облаков. Усталые
кони поднялись на просторное плато, здесь ощутили тот самый нещадный ветер, от
которого сумели отгородиться в Долине. Он выл, метался из стороны в сторону,
разъяренный и непонимающий, почему ровной высокой стеной закрылся привычный
проход.
Стена блестела в серебристом лунном свете, похожая на
вставшую дыбом грязную льдину. Свет отражался в блестящих сколах, камень ломали
в этих же горах, и чудилось, что на свежих сколах блистают крохотные
светильники. Иггельд ощутил смутную гордость, это все начинал он, теперь к
стене уже привыкли, но с каким скрипом удалось уговорить народ на ее постройку…
Ворота оказались закрыты, Ратша долго стучал, наконец и
Иггельд вышел из терпения, заорал. Лошади стояли едва живые, не в силах даже
поднять головы. Ни одна не встряхивала гривой или хвостом.
