– Только не напугай, – сказал Иггельд. Он
осторожно открыл окно, тихонько скрипнуло, он замер, скрип показался
оглушительным. – Все, Елдя, прощай!.. Подай мне Черныша.
– Его зовут Черныш?
– Давай его сюда.
Елдечук, страшась дракончика и донельзя гордый, сграбастал
и, покраснев от натуги, поднял до подоконника. Иггельд принял на руки, потом
наконец сообразил, что и Черныша можно в мешок. Тот отчаянно забарахтался,
Иггельд запихал с силой, стукнул по голове, и Черныш присмирел, понял, что
здесь свобода заканчивается, где-то буянить и сопротивляться можно, а где-то нельзя.
Елдечук спросил жалобно:
– А когда придешь?
– Когда-нибудь, – ответил Иггельд. –
Когда-нибудь.
Мир уже спал, спали люди, звери и птицы, только соловьи, они
как будто не птицы, пели тщательно, виртуозно, очень умело и красиво, днем
слишком много грубого шума и грубых звуков, днем кричат, полагая, что поют,
грубые неотесанные птицы, и потому соловьи молчат, а вот сейчас, ночью, поют и
поют, и неважно, что нет слушателей, соловьи поют потому, что не могут не петь…
и к тому же знают, что хоть один человек в огромном городе да не спит, слушает,
а им лучше один вот такой слушатель, чем целая толпа пьяных гогочущих мясников.
Он скользнул вдоль глухой стены дома, перелез забор и
оказался на улице. На миг представил злорадно, каким будет лицо дяди, когда
подождет-подождет, а потом красный от гнева пойдет в детскую комнату, готовый
разорвать на части, а там обнаружит только спящих детей, если Елдечук не
перебудит Челбука и Кеича и не расскажет им, что приходил Иггельд и приносил
настоящего дракона, вот такого огромного, в двери не пролезал, вон царапины на
косяке…
Злорадство испарилось, едва подумал, что в самом деле ведь
ушел, а куда идти, во всем городе нет человека, который приютил бы с
драконником на руках, да еще с таким, которого надо утопить как непригодного.
Глава 3
Черныш отчаянно барахтался в мешке, пришлось переложить за
пазуху. Там сразу свернулся клубочком и затих. Но едва вышли из дома, Иггельд
сделал пару шагов и с разбегу наткнулся на столб из металла, так показалось.
Вскинул голову, на него смотрел огромный и красный, словно выкованный из
красной меди, гигант Ратша. Сердце Иггельда застыло, а за пазухой, как назло,
зашебуршилось. Не успел перехватить, из распахнутого ворота высунул голову
Черныш.
Ратша крякнул, спросил гулким, как из пещеры, голосом:
– Ого, что это у тебя?
– Это?.. Да это так просто…
– У тебя зверь за пазухой, парень.
– Это не зверь, – ответил Иггельд затравленно.
– А кто?
– Черныш!
– Ах, Черныш, – протянул Ратша. – И куда ты
его несешь?…
Голос звучал строго, Иггельд посмотрел в широкое лицо, Ратша
уже не улыбался, смотрел внимательно, рука лежит на плече Иггельда, пальцы в
любой миг могут стиснуть так, что захрустят косточки.
– Он… – выдавил Иггельд. – Он…
– Ну-ну, говори.
– Его забраковали, – выдавил с трудом
Иггельд. – Он должен умереть…
Пальцы на плече разжались. Иггельд не поверил глазам,
огромный человек кивнул, произнес с сочувствием:
– Да, это тяжело. Когда человек гибнет, так ему и надо,
не жалко. А вот этих… да, жалко. Не знаю почему, но жалко. Ладно, неси,
попрощайся с ним.
Иггельд миновал гиганта, еще не веря, что пронесло, пустился
бежать, опомнился не раньше, чем ноги вынесли за пределы города и обжитой
долины. Дыхание из груди вырывалось с хрипами, пот выступил на лбу, а между
лопатками взмокло. Мешок, туго привязанный, разболтался при беге, надо бы
остановиться и привязать снова, но сейчас уже никто не гонится, да и не гнался,
а при ровной ходьбе в спину не колотит, только от него жарко даже в эту
холодную ночь.
Он отчаянно прикидывал, куда пойти и что делать, а ноги все
несли и несли навстречу рассвету, и когда солнце показалось из-за края, город
уже лежал далеко внизу у ног, а он по узкой тропке забирался все выше и выше в
горы. И тогда понял, что неосознанно уже решил, где спрячется, переждет, пока
минует для Черныша опасность, а потом вернется в город с большим и сильным
дракончиком, здоровым и быстрым. И все увидят… И все поймут, и все скажут…
Высоко в горах есть еще долина – маленькая, холодная и
негостеприимная, насквозь продуваемая свирепым северным ветром, из-за чего там
никто никогда не селился. Иггельд поднимался туда однажды, в надежде
подстрелить горного козла, начался снегопад, а следом – метель, наверняка
пришлось бы превратиться в ледышку, но просто чудом обнаружил, что одна из
щелей ведет в пещеру, просторную, сухую, чистую, а через пещеру к тому же бежит
ручеек с чистейшей водой.
В тот раз переждал метель, выбрался через заметенный снегом
вход, увидел свежие следы коз, поохотился и с добычей вернулся в город. Потом
еще поднимался в ту долину, всякий раз добывал либо козла, либо барана, а то и
дикого кабана: в уголке долины приютилась небольшая дубрава, там обитало целое
стадо свиней. На них никто не охотился, и если бы им было что жрать, заполонили
бы всю долину и хлынули бы вниз неудержимым потоком.
Сейчас торопливо поднимался по знакомым местам, уже год не
был здесь, с тех пор, как полностью посвятил себя драконам. Ничего не
изменилось, это же горы, а не быстрорастущая трава…
Звезды колыхались в небе при каждом шаге. Вообще-то в горах
никто не смотрит на звезды, это не ровная, как стол, степь, где иначе
заблудишься, в горах ориентирами служат вершины. Он знал, что, кроме него,
почти никто ни разу не поднимался выше Города Драконов, только слышали, что в
самых горах есть еще клочок ровной земли, там горы источены норами, но никто
там не живет, там такие свирепые ветры, что замораживают даже драконов.
Он поднимался, поглядывая на звезды и вершины гор, воздух
становился все холоднее, а к утру, перед восходом солнца, ему казалось, что он
попал в разгар зимы, дыхание замерзало прямо на губах, облачко пара вылетало
белое, сразу превращалось в крохотнейшие снежинки.
Солнце поднялось из-за сверкающих вершин, ослепило, он
некоторое время стоял, держась одной рукой за стену, другой прикрывал глаза. В
двух шагах начинается обрыв, бездна, придется идти вот так, вдоль обрыва, а
дальше, насколько он видел, тропка даже сужалась, над обрывом придется
продвигаться, чуть ли не прижимаясь к стене животом… Или спиной, если захочет
смотреть в бездну.
Он хотел повернулся к пропасти спиной, но зашевелился
Черныш, начал брыкаться. Задняя лапенция запуталась в рубашке, и если вот так
толкнется в стену, как брыкает в живот, то кувыркнутся с обрыва. Пришлось
прижаться спиной и так • пройти с десяток страшных шагов, глядя остановившимися
глазами в жуткую пропасть, что начинается прямо от его подошв. Все это время
Черныш шевелился, устраивался, вертелся, даже высовывал мордочку из ворота, но,
глотнув морозного воздуха, предпочел обиженно скрыться в тепло и уют, и как раз
в это время тропка расширилась, можно повернуться и даже чуть отойти от края
пропасти.
