– Да, – сказал он настойчиво, – и я тут же
уйду.
Смятение в ее глазах отразилось на лице, что дало ему
возможность медленно, как змее, завораживающей лягушку, обнять ее за плечи.
Блестка в испуге запрокинула голову, его спокойное лицо нависало над нею без
гримасы ярости или похоти, в глазах веселые искорки. Она успела рассердиться:
он смеется над ней, не собирался он оставаться в ее постели, это все ложь…
Она так резко отвернула голову, что ее волосы красивым
каскадом черного шелка метнулись по широкой дуге и хлестнули мягкой волной по
его лицу. В ее глазах Иггельд уловил негодование, облегчение и даже смех.
Похоже, она всерьез полагала, что он ничего не умеет делать, кроме как рубить
головы и насаживать на пики невинных младенцев.
– Ну так как же?
– Я скорее умру!
Он засмеялся, показав красивые ровные зубы.
– Один поцелуй?
– Большое падение в пропасть, – отрезала
она, – начинается с ма-а-аленького шага за край пропасти. Разговаривай так
с куявками.
– А что ты будешь делать? Я сильнее. И на этот раз у
тебя в руках нет кинжала.
Он подтянул ее к себе плотно, и в самом деле, на этот раз на
его поясе не висит нож. Блестка уперлась в его грудь обеими руками. Огромное
лицо с блестящими глазами наклонилось, она не могла оторвать трепещущего
взгляда. Губы его, твердые как камень, коснулись ее губ, упругих как дерево. Ей
показалось, что проскочила искра, хотя какая искра между камнем и деревом,
сердце стучит бешено, она все еще упиралась в его могучую грудь обеими
ладонями.
На мгновение он оторвал губы от ее рта, она снова увидела
его блестящие глаза, затем его руки прижали ее к себе ближе, а губы показались
ей уже не такими твердыми. Да, они быстро нагреваются, а ее предательские губы
тоже стали мягкими… почти мягкими. Блестка задыхалась от негодования. Наверное,
это негодование и усталость от попыток отодвинуться от его сильного и крепкого
тела, а губы в самом деле стали горячими и мягкими.
Руки с усилием отодвинули его чуть, губы разомкнулись, он
смотрел все так же сверху вниз, а она чувствовала себя слабой, с сильно
колотящимся сердцем, и понимала, что сумела отстраниться лишь потому, что он
сам слегка ослабил объятия.
– Ну, – прошептала она.
– Что? – спросил он.
– Отпусти меня, – потребовала она.
– Отпустить?..
– Ты сказал, что уйдешь, как только поцелуешь!
Он сказал в недоумении:
– А я что, в самом деле что-то поцеловал?.. Мне
показалось, что приложился к могильному камню. Нет, что-то не так. Но что, надо
понять…
Она не успела отшатнуться, его широкая как лопата ладонь
легко поддерживала ее голову, а другая – спину, лицо с красиво вырезанными
губами приблизилось, Блестка инстинктивно зажмурилась.
Она чувствовала, что он притягивает ее к себе или же сам
приближается, медленно-медленно, то ли чтобы не испугать ее, то ли продлевая
пытку, чтобы испугалась сильнее. А вот не испугаешь, сказала она себе. И в этот
момент их губы соприкоснулись. Нет, сперва ощутила его жаркое дыхание, хотела
напрячь все тело для отпора, но мышцы от страха или чего-то еще словно
окаменели.
От соприкоснувшихся губ на этот раз искры не брызнули,
напротив – по телу пошла странная волна тепла, словно после стужи Блестку
перенесли в теплых ладонях к такому же теплому очагу. Нет, это другое тепло,
раньше не ощущала ничего подобного…
Иггельд чувствовал, как она одновременно старается
высвободиться и в то же время понять это новое ощущение, отворачивает голову,
но ее губы уже сами по себе стали горячими и податливыми. Она сама этого еще не
поняла, а поймет – убьет предательницу, потому надо не давать ей
опомниться, но в то же время не спугнуть, не испугать…
Ее руки вздрагивали, но уже не от усилий отстраниться, она и
сама не знала, от страха или почему еще. В груди сердце трепетало, дергалось,
стучало так, что грохот отдавался в ушах. Губы их таяли, из твердых
превратились в мягкие и горячие, она слышала, как его дыхание стало чаще, а
руки стиснули, прижали к его твердому горячему телу.
Блестка с изумлением и негодованием на себя чувствовала, что
ее руки уже не отталкивают куява, ладони просто лежат на его груди, в них нет
силы, во всем теле предательская слабость, даже позорящая ее нежность, что
позволено выплеснуть скорее на собаку, чем на куява.
Снова попробовала отстраниться, Иггельд в самом деле оторвал
губы от ее рта, взглянул в смятенные, испуганные глаза, растерянные и
непонимающие. Ее лицо пылало, как утренняя заря, она дышала учащенно, пальцы
вздрагивали, то ли отталкивая его, то ли стараясь удержать, когда он
отстранился и сам смотрел на нее с великим изумлением.
– Ты… – прошептала она, – ты… пьян! Ты хоть
понимаешь, что ты… Завтра проспишься, свинья… и тебе будет стыдно… если тебе
вообще бывает стыдно, свинья…
Он застыл, руки онемели, все еще удерживая ее, но уже не
стараясь прижать к груди. Лицо тоже превратилось в окаменевшую маску, только
губы все еще двигались да глаза жили, всматривались в нее. Блестка напряглась,
с усилием раздвинула его руки, отступила на шаг. Он остался с вытянутыми
руками, затем они опустились, на лице проступило смущение.
– Артанка…
Иггельд поперхнулся, вздрогнул, ладонь метнулась к лицу,
вытер лоб. Глаза стали растерянными, он проговорил с кривой усмешкой:
– Я совсем не пьян… И вообще… Ладно, если чем задел,
прости. Отдыхай, а у меня… много дел.
Он попятился, отвага испарилась, она видела, как он
растерянно нащупал дверь и поспешно вывалился. Блестка продолжала смотреть
вслед, словно видела сквозь дверь, как он, пошатываясь, спешит к себе, уже в
самом деле устыдившись.
* * *
Оставшись одна, она заметалась по всему помещению, неутомимо
ощупывала камни, пробовала толкать эти массивные плиты. По всем легендам, в
этих страшных горных крепостях жили злые колдуны, а благородные артане находили
к ним проход, отыскав потайную дверь. Такая потайная дверь находилась всегда,
ведь надо тайком выводить людей, когда враг уже ломает стены и врывается в
крепость, и самому вводить войска незаметно для врага…
Она исцарапала пальцы, пытаясь сдвинуть каменные плиты.
Когда переводила дыхание, снова и снова выглядывала из окон, в ее покоях три
окна, все узкие, не протиснуться даже без решеток, и всякий раз сердце замирало
в тоске. Если правду, то такой крепости не нужны подземные ходы. Никакое войско
не в состоянии пройти по тому мосту, что ведет в Город Драконов, и еще по той
узкой тропке над пропастью, что ведет сюда. Стена, закрывающая вход в эту
Долину, выглядят несокрушимой, над воротами настолько широкий навес, что
лучники иссекут стрелами половину войска, прежде чем оно ударится о запертые ворота.
До конца дня к ней так никто и не зашел, только тихая
пугливая девушка принесла еду, а к вечеру она же притащила огромный ворох одеял
и подушек. Чан с грязной водой давно унесли, пол вытерли. Осматриваясь заново,
она с досадой поняла, что никто не думал приспосабливать этот дом для защиты.
Просто если в Славии все дома, даже княжеские и тцарские, только из дерева, в
Артании – шатры, разве что Арса из камня, да и то недавно, раньше и тцары
жили в шатрах, то здесь, в горах, даже распоследний бедняк либо строит из
камня, либо живет в пещере, тоже каменной. А камень всегда камень, его не
сделаешь тонким, как стенка шатра.
