Сейчас трудятся только слуги, что работают в доме, а к
вечеру стянутся подружки из соседних домов, принесут шитье, придут с прялками
или вышивками, будут перемывать кости мужчинам, отсутствующим подругам –
привычное времяпрепровождение, словно и не уезжала из Артании.
С обеда она спустилась вниз, все так же надменно задирая
подбородок. Тяжелые цепи грозно звякали по ступенькам при каждом шаге, она даже
в оковах вызывала страх, слуги и воины поспешно убирались с ее пути, бормотали
заклятия, на что она лишь презрительно вскидывала бровь. Как будто неведомо, что
грозные боги Артании легко защищают своих артан от всех чар и магии тупых и
ленивых куявов, невежественных славов и пронырливых вантийцев!
Куявы, как она помнила, рабский и трусливый народ. Они
привыкли покоряться сильнейшему, а когда сильнейшего нет, они покоряются тому,
кого считают хоть чуть сильнейшим, чем остальные. По своей рабскости они
полагают, что от них ничего не зависит, что все предопределено, расписано и
давно решено богами, а человек должен только покориться и в конце концов за это
смирение попадет на небо, где его будут кормить и не будут заставлять работать.
Артанские боги, не желая повелевать рабами, дали своему
народу полнейшую свободу. Ни во что не вмешиваясь, они награждали только тех,
кто бесстрашно жил, отважно воевал и красиво умирал за Артанию. Те, кто
погибал, защищая дом и семью, героями не считались – это долг и
обязанность каждого мужчины, в небесные чертоги допускался лишь тот, кто погиб,
защищая честь и достоинство Артании. Кто погиб, защищая Артанию до последнего
вздоха, до последней капли вздоха.
Я – артанка, напомнила она себе. Я не сдамся. Не
отступлю. Я приучена бороться до последнего вздоха.
К вечеру внизу раздались радостные крики. Она бросилась к
окну, успела увидеть, как Иггельд соскользнул с огромной туши дракона. Черныш
лизнул ему руку и тут же помчался проведывать своих друзей из числа драконов.
Иггельд, улыбаясь, отвечал на приветствия, потом вскинул голову и бросил
быстрый взгляд на ее окно. Блестка, словно предупрежденная, отступила в тот
миг, когда он только начал поднимать голову.
С сильно бьющимся сердцем она ждала, когда же закончится
ужин, когда он перескажет своим, где был и что видел, потом все-таки не
выдержала и, подобрав цепи, чтобы не звенели, вышла из комнаты. Сверху хорошо
виден богато накрытый стол, во главе сам Иггельд, рядом его друг Ратша, дальше
Апоница, еще несколько человек, которых она привыкла видеть в его обществе.
Иггельд ел торопливо, но ей показалось, что он бледен, задумчив, а мысли витают
далеко.
Так же тихо, стараясь не звякнуть, не выдать себя ни одним
движением, она попятилась, отступила за угол. Ей показалось в последний миг,
что Иггельд все-таки поднял голову и вперил взгляд наверх, в темноту, где она
затаилась, на всякий случай даже надменно и с гордостью выпрямилась,
поморщилась и отвернулась с самым высокомерным видом, но в черепе болезненно
билась смятенная мысль: а что в ее случае – бороться до последнего вздоха?
Бежать, напомнила она себе. Тяжелые цепи, соединявшие
щиколотки, легонько звякнули. Она торопливо отступила еще, вернулась в свою
комнату. Не поддаваться врагу. Ни его силе, ни его чарам. Он связан с
чародеями, они ему помогают, теперь и сама чувствует его чары, когда он чарует
ее, очаровывает, пытается ослабить ее волю, сделать так, чтобы чувствовала себя
всего лишь женщиной, слабой женщиной, почти куявкой…
Пришел Сбыслав, уже привычно повздыхал, пытаясь расцепить
тугие металлические скобы. Она сидела на ложе, опершись сзади руками, сказала
негромко:
– Твой хозяин справляется с этим легко. Почему он не
делает это сам?
Сбыслав ответил с тяжелым вздохом:
– Видят боги, я сейчас у него это спрошу!
Блестка проводила его недоверчивым взглядом. Похоже, здесь
нравы достаточно вольные, если слуга может сказать такое господину.
* * *
В дверь постучали. Стук показался ей робким, неуверенным,
так не стучит господин, ясно – вернулся Сбыслав, что-то забыл или хочет ей
напомнить, а то и сообщить, что ответил Иггельд. Блестка промолчала, но на
всякий случай поднялась и, перейдя к окну, сделала вид, что смотрит на площадь.
В дверь постучали еще, затем послышался звук открываемой двери. Она не
оборачивалась, но сразу сильно забившимся сердцем ощутила, кто именно возник в
дверном проеме. Даже увидела внутренним взором, как стоит, как смотрит с хмурой
враждебностью.
– Когда в дверь стучат, – раздался его хрипловатый
голос, – надо что-то ответить. Либо «Войдите», либо «Пошел к Ящеру».
Она снова не ответила, дверь хлопнула, закрываясь, его шаги
раздались ближе. Ее плечи напряглись, предчувствуя его горячие широкие ладони,
по телу прошла теплая волна. Она стиснула челюсти и продолжала смотреть на
площадь.
– Или ты не услышала? – спросил он. –
Повторяю для глуховатых: когда в дверь стучат…
Она прервала, не оборачиваясь:
– Что толку говорить «Пошел к Ящеру» хозяину?.. Все
равно войдешь. Как же не насладиться властью! Хоз-з-зяин!
Он задышал за ее спиной гневно, она ощутила аромат вина.
Сказала торопливо, но с суровым предостережением:
– Если ты, пьяная свинья, собираешься меня
изнасиловать, то подумай прежде.
Он спросил раздраженно:
– О чем?
– Ты мог убедиться, что я… не покорная куявка. И если
попытаешься, то пожалеешь.
Она чувствовала, что он рассматривает ее с головы до ног,
рассматривает бесстыдно, по-мужски, дыхание участилось, запах вина стал
сильнее. Она напряглась, сердце стучало часто, еще не решила, как поступить,
однако он сумел совладать с собой, даже словно бы отступил на шаг, только голос
стал резче, а хрипловатые нотки ушли:
– Пожалею? Ты сейчас просто пленница. Рабыня. Я могу
тебя изнасиловать сам, могу отдать воинам. Как вы насиловали наших женщин,
когда врывались в наши города!
Она пожала плечами.
– Покорным куявкам все равно, кто их насилует. Только к
насилию мужей привыкают, все по закону, а когда их насилуют другие, они
почему-то визжат! Но артанки – свободные люди. Изнасилуешь – умрешь.
Она наконец повернулась к нему лицом. Он стоял совсем рядом,
пришлось вскинуть подбородок, чтобы смотреть ему в глаза. Он похудел за
последние дни, скулы заострились, верхние веки напухли и покраснели, словно он
все эти дни не спал, но в серых глазах постоянно сменяется выражение от
вызывающего к виноватому, от попыток перевести все в шутку до мужской жажды
сломить противника и настоять на своем, неважно как.
– Ого, – произнес он наконец негромким голосом,
глаза его блеснули. – Как коротко и как гордо.
– Мы артане, – ответила она кратко.
– За тебя так будут мстить?
– Я сама тебя убью, – ответила она, глядя в
окно. – Я умру, прежде чем позволю себя испакостить. Но и мертвая приду и
убью тебя.
