Он направился к двери, прихватив с собой бокал. Если удача будет на его стороне, он сможет избегать ее до полудня или, что было бы ещё лучше, до позднего вечера. К тому времени она успокоится и станет более разумной, и возможно, пожелает выслушать его объяснения и, да, его извинения.
Покорно вздохнув, Томас стал подниматься по лестнице. Если она знала то, что, как он полагал, она знает, — а, честно говоря, из всех поступков, совершенных им, только один приходил ему на ум — то за такое время вряд ли её гнев стихнет, если, конечно, ему не удастся отложить разговор с ней на несколько недель, а то и месяцев. Нет, в этом случае даже года будет мало.
Ему нужен план. И похитроумнее прежнего. Как минимум, он должен придумать, что скажет Марианне. Словесная защита его действий. О, Томас, безусловно, понимал, что никаких разумных доводов у него нет. Однако он поступил так, как считал лучшим в то время. Если даже не для нее, так для себя. Впрочем, такое оправдание она вряд ли примет. Вероятно, ему придется на коленях вымаливать прощение.
Его настроение улучшилось. Он еще никогда не встречал женщину, которая не ответила бы благосклонностью на смиренные извинения и искреннее раболепие. А если он зайдёт так далеко, что признает свою ошибку… Хелмсли съёжился от одной этой мысли — не просто от идеи произнести подобные слова, а из–за подозрений, что она никогда не позволит ему забыть эту небольшую ошибку.
И все же, Томас понимал, какими бы ни были последствия — он их заслужил.
Он лишь надеялся, что переживет все это.
* * *
Марианна резко проснулась. На какое–то мгновение она не могла понять, почему спит в кресле в своей комнате, и почему горит свеча. Ну конечно. Девушка сузила глаза. Она ждала возвращения Томаса домой.
Марианна надеялась встретить его в библиотеке, но его камердинер ответил, — на её как бы небрежный вопрос — что его светлость будет отсутствовать весь вечер.
Без сомнения с единственной целью — проглотить как можно больше спиртного. Хорошо. Ему не помешает набраться хоть такой храбрости.
Девушка поправила очки на переносице и встала. Если честно, то и она не отказалась бы набраться хоть капли фальшивой храбрости. Ее спальня располагалась далеко от покоев Томаса, да и в коридорах старого дома могло таиться слишком много всякого неизвестного. По крайней мере, в сознании впечатлительной женщины так оно и было. Она потуже завязала пояс халата, взяла подсвечник и направилась к двери.
Томас знал, что она сердится. Марианна видела это в его настороженном взгляде. Она сомневалась, что ему доподлинно известно, что именно она обнаружила, или, может, он в полной мере осознавал свою вину. Или, возможно, он был повинен ещё в чём–то, помимо попытки сбыть ее самым нудным мужчинам высшего общества.
Девушка тихо приоткрыла дверь и осмотрелась по сторонам, изучая коридор. Звездный свет лился сквозь высокие окна, расположенные по концам длинного прохода.
Марианна стала осторожно красться по коридору, съёживаясь всякий раз, когда под ногой скрипела половица. В такой час никто не бродил по дому, и вряд ли кто–то ещё бодрствовал. И все же у девушки не было ни малейшего желания столкнуться с кем–либо, кому пришлось бы объяснять, что она задумала.
Она была совершенно уверена, что знает, какая комната принадлежит Томасу. Девушка видела, как его камердинер входил и выходил из этой комнаты много раз, пока она жила здесь. Томас жил в противоположном крыле, и чтобы добраться туда, нужно было пройти по глухому коридору, мимо лестниц, обрамляющих открытую галерею — с видом на первый этаж, и дойти почти до самого конца крыла.
С каждым шагом по темному коридору ее гнев ослабевал, уступая место неловкости. Свеча отбрасывала длинные пугающие тени. Она сделала глубокий вдох для смелости и запретила себе думать о том, каким жутким кажется Эффингтон–хаус ночью. Она также проигнорировала прокравшиеся в голову мысли обо всех Эффингтонах — тех самых, что взирали на нее с портретов, теснящихся на стенах, — которые в течение многих лет умирали здесь. Девушка лишь надеялась, что они почили с миром, от преклонного возраста, лежа в своих кроватях. И совершенно отказывалась думать о том, что дух кого–то из них мог все еще задержаться на этой земле.
Сердце Марианны гулко стучало в груди, и к тому времени, когда она добралась до двери, ведущей в спальню Томаса, она была уверена, что её преследует нечто невидимое. Марианна, не постучав, рывком открыла дверь, ступила внутрь и еле сдержалась от того, чтобы не хлопнуть ею за собой. Прислонившись к двери, девушка тяжело вздохнула, сражаясь с необъяснимым ужасом, охватившим ее, пока она преодолевала последний бесконечный кусочек коридора.
Когда сердце Марианны успокоилось и стало биться медленнее, она позволила себе оглядеться. Комната Томаса была необычайно велика, как и полагалось выглядеть покоям будущего герцога. Огромная, темная мебель отбрасывала такие же огромные, мрачные тени. Невероятных размеров кровать заполняла все пространство. Резные столбики поднимались вверх, чтобы соединиться с декоративным карнизом. Балдахин был приподнят, открывая кровать. И насколько ей позволял судить тусклый свет свечи и неярко горевший камин, это была чрезвычайно экзотическая комната. Нет. Чрезвычайно мужская комната.
Из темноты кровати донеслось приглушенное фырканье. Марианна осторожно подошла ближе.
Томас лежал, растянувшись на животе, поперек кровати. Его лицо было повернуто в ее сторону, одна рука свисала с края. Простыня сбилась вокруг талии, выставляя на обозрение мускулистую спину. Марианна нервно сглотнула. Будущий герцог, вероятно, не видел смысла в том, чтобы полностью облачаться в ночное одеяние.
— Томас, — осторожно позвала она.
В ответ послышался долгий вздох.
Она изучала маркиза с нескрываемым любопытством. Он был первым обнаженным мужчиной, которого она видела за всю свою жизнь. И определенно первый мужчина, с одеждой или без, которого она вообще видела в постели. Даже при всей своей неискушенности, Марианна не могла не признать, что он великолепно сложенный представитель мужского рода. Свет от свечи играл на резких линиях его спины, и у нее возник нелепый порыв провести пальцами по его коже. Рука сама собой потянулась вперед… Его тело, несомненно, будет теплым, и гладким, и притягательным, и…
Но девушка отдернула руку. Лицо залил жаркий румянец. Не это привело ее сюда! По крайне мере, поправилась она, не сегодня.
— Томас, — снова позвала она его тихим, но твердым голосом.
Он фыркнул.
Марианна наклонилась ближе и неуверенно потрясла его за плечо.
— Томас.
Он что–то пробормотал.
Всё тщетно. Она уже итак повысила голос до разумного, на ее взгляд, предела. В конце концов, она намеревалась разбудить только Томаса. Может, она встряхнула его недостаточно сильно? Кто бы мог подумать, что даже во сне он будет таким упрямым?
Девушка поставила подсвечник на прикроватный столик рядом с почти полным бокалом бренди. Она презрительно фыркнула. Неудивительно, что разбудить его не получалось.
