Марианна повернулась и увидела приближающегося решительным шагом Беркли. Её охватило беспокойство.
— Разумеется, вы не думаете, что он… Я имею в виду, он не…
— Разумеется, думаю, и абсолютно в этом уверен, — произнёс Пеннингтон кисло.
— О, господи, — выдохнула она и быстро проглотила оставшееся вино.
— Пеннингтон, — кивнул Беркли. — Леди Марианна, полагаю, следующий танец наш.
— Боюсь, нет, милорд, — прозвучал женский голос, и девушка обернулась. Позади неё стояли леди Уильям и Эдвард.
— Следующий танец — мой, — широко улыбнулась леди Эдвард.
— Я… э–э… — взгляд Беркли метался от леди Эдвард к Марианне и обратно. — Безмерно рад, — ответил он, безуспешно пытаясь скрыть свое разочарование. Он протянул руку и повел леди Эдвард на танец.
Пеннингтон фыркнул:
— Отлично сработано.
— Весьма отрадно, что вы так отзывчивы, — сказала леди Уильям, — поскольку ваш следующий танец принадлежит мне.
Пеннингтон засмеялся и отвесил поклон.
— К вашим услугам.
Леди Уильям наклонилась к Марианне и тихо произнесла:
— Ее милость просит, чтобы вы присоединились к ней.
— Зачем? — вырвалось у Марианны, и она оцепенела.
Леди Уильям мягко рассмеялась.
— Моя дорогая, она не такая грозная, как может показаться. Вам нечего бояться.
— Не сомневаюсь, — пробормотала Марианна, внутренне сжавшись от нехорошего предчувствия.
Леди Уильям подмигнула, затем повернулась к Пеннингтону, чтобы тот сопроводил её на танец. Марианна глубоко вздохнула для храбрости и по бесконечно длинному залу отправилась к вдове. Или к своей погибели.
— Моя дорогая девочка, — улыбкой приветствовала её вдова и взмахом руки указала на стул рядом с собой. — Будь добра, присоединяйся.
— Ваша милость, — Марианна слегка присела в реверансе и заняла указанное место, заметив, что тетя Луэлла исчезла.
— Я отослала вашу тетю пофлиртовать с моим старым другом.
— Никогда не думала, что тетя Луэлла знает, как флиртовать, — ляпнула Марианна.
— Ерунда, — вдова хихикнула. — Все женщины знают, как флиртовать. Некоторые искуснее остальных в этом умении, но это всего–навсего вопрос практики. Ваша тётя просто не практиковалась. Полагаю, она всё наверстает. У вас очаровательные сестры. Похоже, они сегодня вечером замечательно проводят время. Однако, — вдова устремила взгляд через комнату, — Томас, кажется, совсем не развлекается.
Марианна проследила за ее пристальным взглядом. Томас со стаканом в руке и безучастным выражением лица стоял в стороне. Случайный наблюдатель не отметил бы ничего странного, но в глазах молодого человека застыло выражение, которое Марианна и, разумеется, его бабушка не могли не заметить. Она вздохнула про себя.
— Ты собираешься выйти замуж за моего внука?
Марианна переметнула взгляд и встретилась глазами с герцогиней.
— Я… — она решительно качнула головой. — Нет.
Вдова нахмурилась.
— С какой такой стати?
— Я ни за кого не хочу выходить замуж. Кроме того, мы друг другу не подходим, — стоило ей произнести эти слова, как она осознала их несостоятельность.
— Вздор, — старая женщина взмахом руки отмела её замечание.
— Вздор? — странно было слышать это от кого–то другого.
— Моя дорогая девочка, я довольно долго пожила на этом свете и знаю, когда люди подходят друг другу, а когда нет, — она долго вглядывалась в Марианну, будто определяя, насколько подходящей парой та была, и Марианна подавила в себе желание съёжиться. — Ты знала, что он пишет стихи?
— Да, — осторожно сказала Марианна.
— Мало кому об этом известно. Это тайна за семью печатями. Я удивлена и, пожалуй, рада, что он тебе открылся, — вдова задумчиво разглядывала девушку, потом вздохнула. — Думаю, это объясняет, почему ты предпочла бы не выходить за него замуж. Мужчина, который пишет так плохо… — она покачала головой.
Марианна потрясённо уставилась на герцогиню.
— Как вы можете такое говорить?
— Могу, потому как это правда. Я нежно люблю мальчика, но… — она наклонилась к Марианне. — Ты, в самом деле, читала его труды?
— Да.
— Внимательно? Каждое слово?
Марианна кивнула.
— Разумеется.
— Они отвратительны, — вдова сжала губы и откинулась на стуле.
— Неправда, — негодование переполняло девушку. — Надо признаться, стихам нужна некоторая доработка. Шлифовка, возможно…
— Шлифовка? — фыркнула пожилая женщина.
— Но они могут стать лучше, если чуточку постараться, и действительно станут…
— Весьма, весьма ужасными.
— Нисколько. — Как леди могла говорить такие вещи о собственном внуке? — Я допускаю, что иногда слова не особенно хорошо подобраны, не всегда рифмуются, и действительно, время от времени, маркиз порывается довести их до ума, но они… — Марианна искала правильные слова. — Пылкие. Яркие. Страстные. И я думаю, они чудесны, — закончила девушка твёрдо. — О, не идеальные стихи, конечно, но чудесные… Не знаю. Выражение, я полагаю, того, что глубоко внутри. В его стихах — его душа. Они то, кто он есть.
— Кто он? — вдова скептически нахмурилась. — Он отлично знает, кто. Он — Томас Эффингтон, маркиз Хелмсли, и однажды, как распорядится Господь, станет девятым герцогом Роксборо.
— Нет, это — что он. Не кто он.
— Тогда, кто он, моя дорогая?
— Он — человек, который пишет ужасно плохие стихи, и даже зная, что они плохие, отказывается остановиться из–за удовольствия, которое получает от этого, — слова полились рекой. — Он мужчина, который ненавидит признавать свою неправоту, даже когда прекрасно знает, что это так. Он забавен, когда того желает, и ещё более забавен, когда не желает. Необычайно занудлив, когда пытается поступать правильно, и утомительно благороден, когда ему это выгодно. Он весьма упрям и хочет то, что он хочет, когда он этого хочет. И…
Уголки рта старухи приподнялись в понимающей улыбке.
— И ты любишь его.
— Нет, — Марианна встретила пристальный взгляд вдовы и почувствовала себя беспомощной. — Да.
— Тогда выходи за него. Я знаю, что он хочет жениться на тебе.
Марианна покачала головой.
— По совершенно неправильным причинам.
— Ты так в этом уверена? Мужчины никогда не знают, чего они хотят. Вот потому мы за них и выходим замуж.
— Уверена, — она ни с кем не говорила о Томасе или о своих чувствах, и доброта в голосе его бабушки грозила ей потерей самообладания. Она проигнорировала боль в горле и успокаивающе вздохнула. — Он не сказал ничего, чтобы доказать иное.
