Во всё время разговора старуха и подростки стоят вокруг. Кара-Сал быстро отдаёт какой-то приказ – и двое подростков бегут в сторону отары, девчонки – к соседней юрте. И хозяйка хлопотливо уходит – руководить хозяйственным процессом.
Пока идёт этот самый процесс, наши фотографы успевают, кажется, в полной мере удовлетворить свою страсть к этнофотографии, а Кара-Саловы внуки и внучки – своё любопытство. Одна девчонка тащит маленького чёрного козлёночка – знакомить с приезжими. Другая тянет гостя-фотографа за загородку, где в густом тёплом навозе барахтается телёнок. Надо сказать: детям в тувинских юртах не запрещается ничего. Их никак видимым образом не воспитывают и как будто не замечают. Приезжие им вдвойне интересны потому, что, в отличие от своих взрослых, обращают на них внимание, общаются с ними.
Сижу в машине, делаю записи в дневник, сверяясь с генштабовской картой-километровкой. У приоткрытой дверцы появляется черноволосая и черноглазая любопытная голова: девочка лет шести, типичная Кара-кыс, робко и осторожно заглядывает – чем это бородатый дядька занят. Минут через десять, в течение которых девчушка стоит, не переменив позиции, появляется парнишка чуть постарше. Этот присматривается недолго, потом по-деловому и даже малость с вызовом забирается в салон – мол, смотри, какой я храбрый. С живым интересом ощупывает мою гимнастёрку образца 1946 года. Потом берёт мои карты и вдумчиво их разглядывает, хотя вряд ли умеет читать. Всё это – не говоря ни слова.
Без пролития крови
Двое подростков приволокли барана, уготованного на заклание. Аккуратно положили на спину. Старик принёс нож, а сам стал рядом. Все дальнейшие операции с хирургической точностью и спринтерской скоростью осуществляли два парнишки лет тринадцати-четырнадцати; старик стоял рядом, контролировал и инструктировал.
Барашка успокаивают; лежит он на спине тихо, даже как будто улыбается. На горле очень острым ножом делают стремительный и длинный продольный разрез, по-видимому, безболезненный. Задача: не пролить на землю ни капли крови. Кровь содержит в себе душу живого существа. Если она прольётся на землю, то душа погибнет; если останется в теле или будет выпита и съедена другим существом – то душа возродится в новом воплощении. Из любви к живому нужно умертвить его без пролития крови. Именно поэтому у древних монголов страшной казнью было отсечение головы, а гуманнее всего считалось переломать приговорённому позвоночник и оставить в степи. Так, к примеру, был умерщвлён старший сын Чингисхана Джучи – скорее всего, по приказу любящего отца.
Один из мастеров держит барана за ноги, а другой запускает руку в разрез, нащупывает там аорту и быстрым и решительным движением обрывает её там, внутри. Баран раза два дёргается, раскрывает пасть, закатывает глаза – и отлетает в лучший мир, даже не успев сказать «бе!». Убедившись, что барашек мёртв (приподняв веко, как это делает врач скорой помощи), отрубают нижние со членения ног и бросают собакам. Копыта да шкура только не идут в пищу, всё остальное будет употреблено. Шкуру снимают без ножа, ловкими и сильными движениями ладоней вперёд, под кожу, от брюха в сторону конечностей. Разрезают брюхо, кровь аккуратно выливают в таз, быстро, чтобы не успела свернуться. Тут к делу подключаются женщины. Хозяйка и её невестка, обитающая, как оказалось, в соседней юрте, разбалтывают кровь с мелко нарезанным луком и чуть-чуть солят: это заготовка для блюда, именуемого «хан». Парни тем временем разделывают тушу; старуха с девчонками принимается за внутренности. Кишки и желудок промывают очень тщательно. Часть кишок готовят для хана: завязывают с одной стороны так, что получается своего рода чулок; туда осторожно наливают кровь с луком и зашпиливают деревянными шпильками. В юрте на очаге уже кипит котёл. Туда бросают голову, рёбра, курдюк, почки, лёгкие, потом – хан. Часть кишок нарезают ленточками, сплетают с салом в косички; это называется чореме, его тоже кидают в котёл.
…
Тих и кроток барашек, несомый, чтобы зарезать.
Мальчишка несёт его на руках.
Его кладут на спину. Спокоен, безгласен.
Смотрит в небо, и взгляд его ясен.
Осторожно ладонь горло живое гладит.
Нож дышит в него, с кожей ладит.
А он улыбается, всем добра желает.
Входит в него рука, аорту пережимает.
Только чуть дёрнулся – и вмиг ослабел.
Отрубают его голени – дают псам.
Вспарывают шкуру и, как ризу, снимают.
Разделили ризы себе: добрая будет овчина.
Вынимают сердце, печень, желудок, почки, кишки.
Печень его с жиром – сочная согажа будет.
Желудок с салом – тягучее чореме будет.
Кишки с кровью – знатный хан будет.
Женщины моют кишки, болтая о том о сём.
В юрте дымится котёл, варят курдюк, рёбра, хребет,
сердце, лёгкие, почки.
Ребятишки веселятся вокруг,
из корытца-деспи таскают лакомые кусочки.
Сегодня всем радость.
Гости приехали.
Кулинарная справка. Некоторые блюда тувинской национальной кухни, приготовляемые из барана.
Хан – нечто вроде кровяной колбасы. Свежая посоленная кровь смешивается с молоком, добавляется рис или пшено, иногда лук, всё это заливается в кишку и варится вместе с другими внутренностями.
Согажа – баранья печень, обмотанная салом и поджаренная на огне на палочках наподобие шашлыка.
Чореме – косичка, сплетённая из кишок и внутреннего жира барана и сваренная вместе с другими внутренностями.
Ужа – варёный бараний курдюк. У большинства тувинских кланов ужа считается особо почётной частью барана и подаётся в самом начале трапезы самому уважаемому из присутствующих мужчин. Тот должен отведать, разрезать на ломти и подать другим уважаемым сотрапезникам.
Пока в котле бурлит и клокочет, нас приглашают в юрту пить чай. Юрта – особое пространство. Входя в неё, следует знать, что правая сторона женская и гостям там делать нечего. Рассаживаемся на левой стороне, на ковриках. Прямо напротив входа сидит, поджав ноги, хозяин. В прежние времена строго регламентировалось и место, где сидеть, и поза, как сидеть. Чем дальше от входа, тем почётнее. Скрестив ноги, согнутые в коленях, – прилично для солидных людей; молодым и беднякам следует одну ногу, согнув, поставить, а другую положить, поджав. Сейчас всё это уже большого значения не имеет. Но лучше быть внимательным, чтобы не обидеть хозяев.
Сели. Перед нами – банка со сметаной и лепёшки. Тувинская сметана – особая, густая, её режут ножом. Невестка наливает чай в пиалы. Чай непременно с молоком и солью. Он и насыщает, и жажду утоляет. Но прежде чем мы успеваем взяться за пиалы, хозяин достаёт откуда-то большую пластиковую бутыль, полную прозрачной жидкости. Наливает в чашку. Ясное дело: арака. Напиток сей делается путём перегонки из перебродившего молока – хойтпака. И содержит в себе градусы – от семи-восьми до сорока-пятидесяти в зависимости от кратности перегонки. Кара-Сал окунает безымянный палец в чашку, брызгает аракой на четыре стороны – духам. Потом подаёт гостям. Араку положено пить из одной посуды, по кругу. Надо сказать: отличная арака, средней крепости и очень чистая. За аракой идёт уже другой разговор, обстоятельный и неторопливый. Тем более что невестка, сама городская, прилично говорит по-русски и вполне годится в переводчики.
